глубоко вздохнул. – Мой отец отдал за тебя свою жизнь, и тогда я был бесконечно зол. Потому что его последняя мысль была о тебе и твоей безопасности. Закари отдал свою жизнь за тебя, и я не мог принять этого его решения. От злости, по глупости. Теперь же единственное, чем я могу загладить свою вину, это защитить человека, за которого мой отец отдал свою жизнь.

Он поднял глаза, и в них было столько отчаянья, что у меня сжалось сердце.

– Знаешь, – продолжал он, – какая-то часть меня рада, что тогда умер он, а не ты. И я ненавижу себя за это, и тем не менее я каждый день благодарен за то, что ты жива. Что с тобой все в порядке. Мысли о тебе рвут меня на куски, но перестать думать о тебе я не могу. Конечно, ты вольна отослать меня прочь, и я больше не стану противиться твоим желаниям. Но я надеюсь, что ты дашь мне шанс все исправить. Если хочешь, я не буду с тобой разговаривать. Буду тише воды, ниже травы. Буду просто незаметно присматривать за тобой. А через три месяца уеду, и уже больше никогда тебя не потревожу, если ты этого не захочешь.

Его голос звучал необычно серьезно, настолько серьезно, что я не знала, что сказать. Я была совершенно ошеломлена.

– Прости меня, Эванджелина, – и, когда я ничего не ответила, добавил еще тише: – За все.

Я в самом деле не проронила ни слова. В груди горело. Это полыхало мое разбитое сердце. Вина, которую я носила с собой в течение двух лет. Его отказ. Ведь так и было: извинение, предложение и… отказ. Шмыгнув носом, я тихо рассмеялась.

– Я с тобой впервые поцеловалась, – прошептала я, и мускул на подбородке Кингсли дернулся. – Я знаю, для тебя это, наверное, ничего не значит…

Фраза оборвалась у меня на губах.

Кингсли нежно прислонился своим лбом к моему. Не может прикосновение человека, которого не видел почти два года, успокаивать настолько, быть настолько знакомым. И все же именно так я это ощущала. Что со мной? У меня на глазах снова выступили слезы.

– Я никогда не говорил, что это для меня это ничего не значит, – нежно прошептал Кингсли. – Я только сказал, что это не должно повториться. Ты всегда была…

– Нет! – перебила я его. – Не надо. Что бы ты сейчас ни сказал, просто позволь мне все переварить и осознать. Мне это нужно. Но я все же хочу извиниться. В последний раз… – Дрожа, я наклонила голову и уставилась на его кеды. – Мне бесконечно жаль, что твой отец умер. Но я никогда не забуду того, что он для меня сделал. Потому что, если бы не он, я была бы мертва. Эту вину я никогда не смогу загладить.

– Ева, – выдавил Кингсли.

Я подняла взгляд. Его глаза блестели, но я не знала: пар ли это, слезы или игра моего воображения.

– Мой отец принял правильное решение, – сказал он. – И я надеюсь, что ты позволишь мне закончить его работу. Пожалуйста, позволь мне защитить тебя. Я не хочу давать тебе пустые общения. Это было бы нечестно. Но все остальное я тебе отдам. Отдам тебе свою жизнь и буду рядом с тобой, если ты этого хочешь. А если нет, я сегодня же соберу вещи и уеду.

Я слизнула капли с губ.

– Я не знаю, хочу ли обладать твоей жизнью. Вдруг с тобой что-то случится?

Он улыбнулся.

– Со мной ничего не случится.

– Ты так говоришь, как будто можешь это гарантировать.

Кингсли пожал плечами.

– Сорняки, они такие – живучие… К тому же для меня самое главное, чтобы с тобой ничего не случилось. А гарантировать это я могу только в том случае, если со мной ничего не случится. – Он проникновенно посмотрел на меня. – Пожалуйста, позволь мне быть с тобой и заботиться о тебе. В этой школе… – Он осекся и тоже облизнул влажные губы. – Здесь происходят странные вещи.

Я вздохнула потерла пульсирующий лоб. Я должна была сказать «нет» и отправить его домой, но вместо этого открыла рот и сказала:

– Хорошо.

И больше ничего.

Кингсли с облегчением выдохнул, поднялся и в следующее мгновение протянул мне руку.

– Мы справимся. Вместе, – пообещал он. Я потянулась к его руке, его пальцы скользнули между моими, и он без усилий поднял меня вверх. Я оказалась так близко от него, что чувствовала, как его грудь прижимается к моей.

– Что будем делать? – спросила я.

– Жить эту жизнь.

На моих губах появилась легкая улыбка, и в этот миг я поняла, что у меня, наверное, никогда не получится не любить этого мужчину. Но попробовать можно.

Ева

Звон будильника выдернул меня из беспокойного сна. Я быстро нащупала его и отключила. Половина двенадцатого. Совершенно измотанная, я снова уткнулась лицом в мокрую от пота подушку. Я проспала около четырех часов, и пережитый днем стресс засел у меня внутри, как начинающаяся простуда. Но встать все-таки надо. Из-за этого дурацкого обряда посвящения!

С опухшими глазами я перевернулась на спину и зевнула, пытаясь заставить себя пошевелить ногами. Проникающий в комнату лунный свет словно накладывал на ее очертания серый фильтр.

Дернулся большой палец правой ноги. Больше ничего. Хотя бы попыталась.

В тот же миг дверь со скрипом распахнулась, напугав меня до такой степени, что я мгновенно села в кровати.

– Ева, ты проснулась? – прошипела Джуди.

– Уже да, – ответила я и включила ночник.

Дверь раскрылась еще шире, и внтурь впорхнула Джуди, а следом за ней Поппи, с которой они делили комнату. Из соседней кровати послышалось ворчание.

– Что, черт возьми, вы здесь потеряли? Вы нарушаете отбой, – пробурчала Анастасия.

– Это все только сон… Тебе это снится… Спи дальше… – заклинала ее Поппи, забавно размахивая руками.

Анастасия фыркнула, повернулась лицом к стене и укрылась с головой одеялом. Кажется, приговаривая себе под нос «сумасшедшие».

– Что вы здесь делаете? – спросила я, и они посмотрели на меня так, будто я поинтересовалась, круглая ли земля.

– Во-первых, мы разволновались, когда ты не появилась на ужине, – начала Поппи.

– …а во‑вторых, – подхватила Джуди и плюхнулась рядом со мной на кровать, – у нас назначено свидание с членами школьного совета в двенадцать, не так ли? – заявила она, подергивая бровями вверх и вниз.

Я сбросила с себя теплое одеяло и встала.

– У меня с ними свидание. А вы остаетесь здесь.

Джуди нахмурилась и покачала головой.

– Нет, Ева. Мы не пустим тебя одну на этот зловещий ритуал посвящения, где они,