* * *

Букинист возвращает бывшему другу эту книгу в надежде, что в следующих книгах не будет пропусков ни по вине главлита, ни по вине редактора, ни страха ради иудейска.

* * *

«Порой мне бывает грустно, и в эти минуты мне кажется, что только ты сможешь всё понять, тонко оценить сложившиеся обстоятельства и дать соответствующий совет».

* * *

– Ну, хорошо: я тебе тапочек не купил, ладно. А ты что сделала? Оставила своего мужика в лесу на платформе и ушла с чужим мужиком. Это как будет? Хорошо?

(Он одноногий, с костылем. Она востроносенькая, в платочке. Не очень молодая.)

* * *

– У тебя в душе́ не работают дворники. Они не подметают, и вот всякая мелочь застаивается, и мучает тебя, не оставляя сил для настоящего горя.

– А это горе?

– Нет, – отвечал он беспощадно. – Горе впереди.

* * *

Жизнь трудна, и никто дневников не ведет. Что-нибудь себе сказать. Реже, но на большей высоте.

* * *

– Он за две минуты внимания требует двадцати лет страсти, преданности, любви и пожизненной верности.

* * *

«Тихое оподление души человеческой ужаснее всех баррикад и расстрелов в мире» (А. Куприн).

* * *

– Во-вторых! – кричал он с трибуны. Никто не помнил, что «во-первых» и было ли оно вообще.

* * *

В больнице[139].

Девочка Оля: – Портки надевать не буду. А зачем мне портки?

* * *

– Ты мне на нервы не действуй! Не капрызничай!

* * *

Неслышно капает из стеклянного баллона кровь – через стеклянную трубку, которая соединяет две резиновые, видно, как по капле, по капле – без стука, неслышно: кап… кап…

* * *

Мальчик откуда-то из глубинки, 12 лет:

– Вре-е-едные… Мучают… Если эдак лечить, так уж лучше не надо… одно мученье. Никогда в больницу не поеду больше… Уеду, не вернусь…

Злобно, мне:

– И вы – мучаете.

– Мне уйти?

– Не знаю.

Стало мне скучновато.

После сонного укола, проснувшись:

– И вы спите, тетя…

– Не хочу, мне тебя жалко.

– Спасибо.

* * *

Я ведь постановила – никогда не ждать спасибо. Однако, нужно? Это плохо.

* * *

Искательно: – Где тут кипяченая вода?

– Я не из этой палаты.

(Стояла рядом с бачком.)

* * *

Ирочке Мещаниновой, которую вчера оперировали, сегодня 2 года. Муж одной больной принес ей верблюда – про верблюжью голову говорит: сяпка (шапка), про снежинки: мухи.

Рот большой, выразительный. Волосы, как лен – белые и кудрявые.

* * *

– Я запоздала с личным счастьем.

* * *

– Я в смысле гуманности хотела стать медсестрой, а в смысле развитости науки я этого представления нисколько не имела.

* * *

Тонкий, страдальческий голос:

– Можно ли откашляться?

– Можно, можно, наши нитки всё выдержат.

* * *

Ночью не так интересно. Спят.

* * *

На одну санитарку 50 человек.

* * *

Сердце, как испуганная птица – нет сравнения точнее.

* * *

Зашитое: как кривая строчка, которую поперек и вдоль перечеркнули красными чернилами.

* * *

Перевязочная. Женская смотровая. Мужская. Одна буфетная на 100 чел.

* * *

– Мы родственникам не врем.

* * *

Вот эта толстая – инструктор по стрелковому спорту! С закрытыми глазами – в яблочко.

* * *

У всех, кто пришел справляться о больных, – просительные глаза. Это делает их всех похожими друг на друга.

– Я насчет Иваницкого… Я относительно Громова…

Одна тетка всё время возвращается:

– Я еще вот чего хочу сказать… Знаете, она какая… Выстирать, вымыть – это только моя обязанность… Она еще когда маленькая была…

Доктор всех помнит. Ни разу не раскрыл книгу.

– Она не поправится.

– ?!!

– Неоперабельный рак пищевода.

* * *

Зоя Флоридовна.

* * *

– Какое с вашей стороны будет мнение?

* * *

– Я вас хочу спросить словесно…

* * *

В халате длинный, очкастый, лысый. Ходит с поилочкой и поит больную мать. Она лежит желтая. Оранжевая. Будто выкрашена в растворе стрептоцида.

* * *

Напротив по коридору – мужчины. Стук костей домино.

* * *

– Каких только болезней не бывает! Подумать только!

Ресниц и веснушек – на троих человек.

* * *

– Вы мне отвечаете за все сердца!

* * *

– Больше всего не люблю дежурить в справочной. Как говорить: «Надежды нет»?

* * *

– Его бы после такой операции – на два-три месяца в санаторий. Как в Швеции делают. А [у нас] он пойдет в пятиметровую комнату.

* * *

Неоперационный день легче. Послеоперационный – куда труднее.

* * *

Хирург долго глядит на эту огромную толстую женскую ногу, которую он должен сейчас ампутировать.

– За мной, ребята! – говорит он и решительным жестом делает первый надрез.

* * *

– Разлука ты, разлука.

– С кем же у вас разлука?

– Со свободой.

* * *

– Можно ли глохнуть, если несчастен? Нельзя. Умирай, погибай, а душа пускай будет жива.

* * *

Раздумья крупной солью я посыпаю веселье.

* * *

Поливанова кто-то со страшной силой хлопает по плечу:

– Здоро́во!

Поливанов видит: незнакомый, ошибка. Но страшно зол за удар. Поэтому, когда тот спрашивает:

– Ну, как Федор Федорович?

– Удар хватил.