class="a">{120} да держить отчину свою»[580] соответствует запрету посягать на землю брата, который, согласно изложению ветхозаветного сказания во вступлении «Повести временных лет», установили сыновья Ноя: «Сим же и Хамъ и Афеть, раздѣливше землю, жребьи метавше, не преступати никому же въ жребий братень, и живяхо кождо въ своей части»[581]. Запрет на нарушение границ, на посягательство на чужие земли, освященный религиозной традицией, в XIII веке будет повторен в Житии Александра Невского — в вымышленной речи князя, обращенной к шведскому королю. В Ветхом Завете его нет, он восходит к книге «Иосиппон», а летописцы заимствовали его из «Вопросов и ответов Анастасия Синаита» — переводного греческого сочинения, включенного в одну из древнейших дошедших до нас восточнославянских рукописных книг — «Изборник» князя Святослава 1073 года[582].

Так летописец решил проблему соединения русской истории со всемирной, то есть библейской. Поэтому не случайно «Повесть временных лет» начинается с рассказа о расселении после Всемирного потопа сыновей Ноя и их потомства на земле. Древнерусский книжник мог начать свой труд иначе: от сотворения мира и первого человека Адама. Именно так делали византийские хронисты, в том числе тот же Георгий Амартол. Но они описывали всемирную историю: от начала мира до своего времени. При этом мировая история представала в их трудах как смена великих царств: Ассирийская держава, Вавилонская империя, Мидийское царство, Персидская монархия, империя Александра Македонского, Римская империя. Жителями не исчезнувшей, но существующей и в их времена Римской державы и считали себя византийские историки. Задача древнерусского летописца была иной: рассказать об истории одной страны и одного государства — Руси. А Русь не была в его времена великим царством и не могла быть встроена в схему смены мировых монархий: ведь Римское царство, которое мы называем Византией, тогда существовало и было могущественным и славным.

Кроме происхождения народа, надо было установить также происхождение власти на Руси и происхождение правящей династии. Здесь летописец уже не был ограничен рамками Библии: речь ведь шла о намного более поздних временах, чем описанные в ней. Древнерусский книжник поведал о двух истоках, началах власти на Руси — местном, славянском, и иноземном, варяжском. Сначала он рассказал о происхождении власти в славянском племени полян, обитавшем в окрестностях Киева: «Поляне же жили в те времена отдельно и управлялись своими родами ‹…› И были три брата: один по имени Кий, другой — Щек и третий — Хорив, а сестра их была Лыбедь. Сидел Кий на горе, где ныне подъем Боричев, а Щек сидел на горе, которая ныне называется Щековица, а Хорив на третьей горе, которая прозвалась по нему Хоривицей. И построили городок во имя старшего своего брата, и назвали его Киев. Был кругом города лес и бор велик, и ловили там зверей. И были те мужи мудры и смыслены, и назывались они полянами, от них поляне и до сегодня в Киеве. Некоторые же, не зная, говорят, что Кий был перевозчиком; был де тогда у Киева перевоз с той стороны Днепра, отчего и говорили: „На перевоз на Киев“. Однако, если бы Кий был перевозчиком, то не ходил бы к Царьграду. А между тем, Кий этот княжил в роде своем, и ходил он к царю, — не знаем только к какому царю, но только знаем, что великие почести воздал ему, как говорят, тот царь, при котором он приходил. Когда же он возвращался, пришел он на Дунай, и облюбовал место, и срубил небольшой город, и хотел обосноваться в нем со своим родом, но не дали ему близживущие. Так и доныне называют придунайские жители городище то — Киевец. Кий же, вернувшись в свой город Киев, тут и умер; и братья его Щек и Хорив и сестра их Лыбедь тут же скончались. И по смерти братьев этих потомство их стало держать княжение у полян».

Летописец, несомненно, изложил топонимическое предание — устное сказание, объясняющее происхождение названий мест — топонимов. При этом он отверг одну из его версий, называвшую Кия не князем, а простым перевозчиком. Имя родного для книжника Киева и имена окрестных холмов и реки получили объяснения. У города Киева есть начало, а значит есть история. Прошлое перестает быть анонимным, безличным, связывается с конкретными людьми. Происхождение власти в Киеве — главном городе Руси во времена создания Начального свода и «Повести временных лет» — местное, свое, причем киевский князь пользовался почетом: его якобы принял сам византийский император. В Начальном своде упоминалась версия, что Кий был перевозчиком. Возможно, именно с Начальным сводом и спорил Нестор[583].

Автор «Повести временных лет» сообщает, что князья были и у других славянских племен, но о них не рассказывает. Получается, что правильное устройство власти было только у полян, которых книжник вообще рисует с симпатией, отмечая их нравственные достоинства и противопоставляя другим восточнославянским племенам — «диким», «варварским». Именно поляне предстают в «Повести временных лет» хранителями древней исторической памяти: варягам Аскольду и Диру, захватившим власть в Киеве, они рассказывают об основателе города и о его братьях. Но об изображении полян уже говорилось в первой главе, так что не будем повторяться.

Кроме местного, своего, славянского истока княжеской власти на Руси в «лучшем» из славянских племен, книжник указывает на внешний: призванных новгородскими словенами, кривичами и финно-угорскими племенами варягах Рюрике и его братьях Труворе и Синеусе. Это предание, как и сказание о Кие и его братьях и сестре, уже имелось в Начальном своде, а возможно, и в более древних летописях.

Происхождение славянского наречия Нестор объяснил, обратившись к ветхозаветному сказанию о разделении Богом одного языка: Господь, увидевший, что гордецы люди начали строить в Вавилоне башню, чтобы подняться на небо, сделал горе-строителей разноязыкими, они перестали понимать друг друга и поневоле бросили свой замысел[584]. Повествует летописец и о географическом происхождении славян, чья прародина была будто бы на Дунае[585]. Большинством современных ученых это утверждение не признаётся, но на протяжении столетий гипотеза о дунайской прародине славян была господствующей.

В Начальном своде Вещий Олег был представлен воеводой Игоря, при этом, однако, он действовал порой совершенно самостоятельно. Нестор, выяснивший из договора или договоров Олега с Византией, что тот заключал соглашения от своего имени, превратил его в родича Рюрика, назначенного регентом при малолетнем Игоре[586]. Изменение привело к вопиющему анахронизму: Олег продолжал править самовластно при давно уже взрослом Рюриковиче. Но такая неприятность, как существование в давние времена двух центров власти, была устранена. Также