Немного лиц мне память сохранила,

Немного слов доходят до меня,

А прочее погибло невозвратно…

Но близок день, лампада догорает —

Еще одно, последнее сказанье…

«Вот эту черту древнерусского летописца — его стремление писать правду, „не украшая пишущаго“, „вся добраа и недобраа“ — гениально подметил и воссоздал А. С. Пушкин в образе летописца Пимена. ‹…› Думается, что Пушкин, так понимая образ древнерусского летописца, во много раз ближе к истине, чем отдельные исследователи, в свое время с большим шумом опротестовавшие этот образ и противопоставившие ему другой образ — хитрого дипломата и политикана („придворного историка“), выполняющего заказ „политической канцелярии“ своего князя-покровителя. Пушкин отметил действительно одну из наиболее характерных черт облика древнерусского летописца», — написал об этом монологе замечательный филолог-древник И. П. Еремин[545]. И я думаю, он прав.

Несомненно, Нестор работал над летописью в 1113 году — ведь в первой летописной статье он довел расчет сроков княжения киевских правителей до смерти Святополка Изяславича, случившейся именно в этот год. По мнению М. Д. Присёлкова, «Святополк, сделав Печерский монастырь своим княжим монастырем, в праве (так! — А. Р.) был рассчитывать на поддержку себе со стороны монастыря, в частности, его литературной работы. По желанию ли князя или по почину игумена Прохора, сменившего в 1112 г. Феоктиста, в монастыре был возобновлен летописный труд, долженствующий продолжить свод игумена Ивана и пополнить его описанием княжения в Киеве Святополка. Эта работа возложена была на Нестора, имя которого теперь в связи с канонизацией Феодосия, конечно, прославилось, как составителя „жития“ нового святого»[546]. Возможно, всё так и было. Но записи с точными (с указанием дня месяца) датами, встречающиеся в «Повести временных лет» на протяжении и 1090-х, и 1100-х годов, свидетельствуют, что в какой-то форме летописание велось и раньше: едва ли летописец мог удержать в памяти сведения о днях, когда случились события, отделенные десяти— и тем более двадцатилетним промежутком от 1113 года — времени окончательной обработки материала. Нестор хотел завершить повествование рассказом о кончине князя, при котором был признан святым Феодосий Печерский. Тождество христианского имени Святополка Михаил и имени византийского императора, при котором состоялся первый поход руси на Царьград и она стала известна миру, попав на страницы греческих хроник, позволило нашему герою выбрать смерть киевского князя как символический рубеж, как год, на котором можно поставить точку. От 852 года, когда якобы состоялся этот поход, от первой годовой даты в «Повести временных лет», до последней, до 1113-го. Всего двести шестьдесят один год. История, конечно, не прекратила течение свое. Все границы и рубежи, кроме конца света и Страшного суда, условны: движение времени неумолимо стирает их, уносит в прошлое. Но вести свой рассказ дальше Нестор, наверное, не собирался. Своего рубежа он достиг. «Ныне отпущаеши раба Своего», — мог бы он воскликнуть вместе с евангельским старцем Симеоном, которому было предсказано, что он умрет, узрев мать Господа.

Нестор не был первым древнерусским летописцем, и «Повесть временных лет» не принадлежит ему целиком. Что именно в летописи написано нашим героем? Ответить на этот вопрос можно, сопоставив начальную часть «Повести…» с началом Новгородской первой летописи младшего извода, сохранившим, по мнению большинства исследователей, текст более раннего летописного свода. За этим историческим сочинением, благодаря текстологу А. А. Шахматову, закрепилось название Начального свода, хотя он и не был древнейшим памятником восточнославянского летописания. Всякий текст начинается с заглавия. Это камертон, настраивающий на восприятие, на понимание написанного. Заглавия Начального свода и «Повести временных лет» непохожи. Напомню, что заголовок новгородской летописи звучит так: «Временникъ, еже нарицается лѣтописание князеи и земля Руския, и како избра Богъ страну нашу на послѣднѣе время, и грады почаша бывати по мѣсто, преже Новгородчкая волость и потом Кыевская, и о поставлении Киева, како во имя назвася Кыевъ»[547]. А вот заглавие «Повести…»: «Се повѣсти времяньных лѣтъ, откуду есть пошла Руская земля, кто въ Киевѣ нача первѣе княжити, и откуду Руская земля стала есть»[548]. Так заглавие выглядит в Лаврентьевском списке и близких к нему — в рукописях так называемой лаврентьевской группы. И в Хлебниковском списке Ипатьевской летописи. А вот в Ипатьевском списке этой же летописи не «повѣсти», а «повѣсть»[549]. Какой же вариант заглавия первоначальный, а какой позднейший? Скорее всего, авторский, Несторов вариант — «повѣсти». Мы привыкли к названию «Повесть временных лет», но не замечаем, что это не единое произведение, посвященное одному событию, а «собранье пестрых глав». Целостность Начальной летописи создается не благодаря единому сюжету и ограниченному числу участников, а потому, что у произведения один предмет — прошлое, история Русской земли, и потому, что в летописи есть одна идея. Между тем словом «повесть» (в единственном числе) в Древней Руси было принято называть произведения, посвященные одному событию или одной судьбе («повесть о житии»). Вариант Хлебниковского списка показывает, что в его общем источнике с Ипатьевским списком тоже было «повѣсти», а не «повѣсть». Однако летописец, как уже было замечено в предыдущей главе, начинает свой рассказ словами «Се начнемъ повѣсть сию» — «Так начнем повесть сию»[550]. Так что один раз он все-таки точно назвал собственный труд не «повестями», а «повестью».

Выражение «Повесть временных лет» настолько для нас привычно, что кажется совершенно ясным, прозрачным: его вроде бы и переводить не надо. Но это не так. Попробуйте-ка ответить на вопрос: что значит «временных»? Обычный перевод заглавия: «Вот повести минувших лет, откуда пошла Русская земля, кто в Киеве стал первым княжить и как возникла Русская земля»[551]. Точно так же понял летописное заглавие неизвестный книжник в XVI веке, заменивший «временных» на «древних»[552]. Д. С. Лихачев заметил: «…Определение „времяньных“ относится не к слову „повести“, а к слову „лет“. Времяньных» значит «минувших», «прошедших». Именно в таком значении это слово неоднократно употребляется в переводе Хроники Георгия Амартола. Ср.: «Начало временных царств» (в названии одного из разделов). Учитывая значение греческого текста, который лежит в основе этого места, выражение это следует перевести — «Начало прошлых царств». Автор «Повести временных лет» славянский перевод Хроники знал и обильно цитировал. Напомнил ученый и об упомянутом списке «Повести временных лет», где «временных» было заменено на «минувших»[553].

Но это далеко не единственная трактовка слова «временных». Еще в XIX столетии церковный историк Е. Е. Голубинский заметил: «Слово „временный“ по приложению к „лѣто“ (временных лет), представляющее из себя не имеющий смысла плеоназм, употреблено летописцем не в его обыкновенном смысле, а в смысле имеющий хронологию (χρονικος, χρονολογικоς),