Нестор превратил правивших в Киеве варягов Аскольда и Дира в дружинников Рюрика, покинувших господина и самовольно вокняжившихся в «матери городов русских»[587]. Их убийство Олегом, заявляющим права Игоря как Рюрикова сына на Киев, описанное Нестором, предстает не одним из трагических актов междоусобной борьбы, а наказанием строптивцев[588]{121}.

Нестор щедро дополнил более ранний летописный текст новыми сюжетами. Он включил в летопись договоры русских князей Олега, Игоря и Святослава с греками, найдя для своего повествования хронологически нерушимую основу, реперные точки: ведь в текстах соглашений были даты. Он обратился к преданиям или песням, не использованным его предшественниками.

Начальный свод смутно писал о кончине Вещего Олега: «Иде Олег к Новугороду, и оттуда в Ладогу. Друзии же сказають, яко идущю ему за море, и уклюну змиа в ногу, и с того умре; есть могыла его в Ладозѣ»[589]. (Перевод: «Пошел Олег к Новгороду и оттуда в Ладогу. Другие же говорят, что пошел он за море, и ужалила его змея в ногу, и оттого он умер; есть могила{122} в Ладоге».) Нестор заменил эти противоречивые известия драматичным рассказом о предсказании волхва князю, что тот умрет от своего коня. Олег велел удалить коня подальше, но попытка избежать судьбы не удалась. Узнав о смерти коня, Олег решил взглянуть на кости былого боевого товарища, посмеявшись над предсказанием, наступил на конский череп, и выползшая из конской головы змея смертельно ужалила князя в ногу. Сюжет, знакомый с детства по пушкинской «Песни о вещем Олеге». Нестор воспользовался киевским преданием, может быть, дружинной сагой, возникшей на Руси в варяжской среде[590]. (Почти точно такой же сюжет содержится в скандинавской саге о конунге Одде по прозвищу Стрела.) Но летописцу было мало изложить древнее сказание. В доказательство его истинности он указал место погребения Олега в Киеве — видимо, оспаривая достоверность «ладожской» версии: «и понесли его, и похоронили на горе, называемой Щековица. Есть же могила его и доныне, слывет могилой Олеговой»[591].

В летопись благодаря Нестору также попал рассказ о взятии мятежного древлянского города Искоростеня княгиней Ольгой (о котором речь шла выше). И предание о белгородском киселе, внесенное в летопись под 6605 (997) годом[592]. «Когда Владимир пошел к Новгороду за северными воинами против печенегов, — так как была в это время беспрерывная великая война, — узнали печенеги, что нет тут князя, пришли и стали под Белгородом. И не давали выйти из города, и был в городе сильный голод, и не мог Владимир помочь, так как не было у него воинов, а печенегов было многое множество. И затянулась осада города, и был сильный голод. И собрали вече в городе, и сказали: „Вот уже скоро умрем от голода, а помощи нет от князя. Разве лучше нам так умереть? — сдадимся печенегам — кого пусть оставят в живых, а кого умертвят; всё равно помираем уже от голода“. И так порешили на вече. Был же один старец, который не был на том вече, и спросил он: „Зачем было вече?“ И поведали ему люди, что завтра хотят сдаться печенегам. Услышав об этом, послал он за городскими старейшинами и сказал им: „Слышал, что хотите сдаться печенегам“. Они же ответили: „Не стерпят люди голода“. И сказал им: „Послушайте меня, не сдавайтесь еще три дня, и сделайте то, что я вам велю“. Они же с радостью обещали послушаться. И сказал им: „Соберите хоть по горсти овса, пшеницы, или отрубей“. Они же радостно пошли и собрали. И повелел женщинам сделать болтушку, на чем кисель варят, и велел выкопать колодец и вставить в него кадь, и налить ее болтушкой. И велел выкопать другой колодец и вставить в него кадь, и повелел поискать меду. Они же пошли и взяли лукошко меду, которое было спрятано в княжеской медуше. И приказал сделать из него пресладкую сыту и вылить в кадь в другом колодце. На следующий же день повелел он послать за печенегами. И сказали горожане, придя к печенегам: „Возьмите от нас заложников, а сами войдите человек с десять в город, чтобы посмотреть, что творится в городе нашем“».

Рассказ проникнут насмешкой над сильным врагом, которому приписана глупая доверчивость: «Печенеги же обрадовались, подумав, что хотят им сдаться, взяли заложников, а сами выбрали лучших мужей в своих родах и послали в город, чтобы проведали, что делается в городе. И пришли они в город, и сказали им люди: „Зачем губите себя? Разве можете перестоять нас? Если будете стоять и десять лет, то что сделаете нам? Ибо имеем мы пищу от земли. Если не верите, то посмотрите своими глазами“. И привели их к колодцу, где была болтушка для киселя, и почерпнули ведром и вылили в горшки. И когда сварили кисель, взяли его и пришли с ними к другому колодцу, и почерпнули сыты из колодца и стали есть сперва сами, а потом и печенеги. И удивились те, и сказали: „Не поверят нам князи наши, если не отведают сами“. Люди же налили им корчагу кисельного раствора и сыты из колодца и дали печенегам. Они же, вернувшись, поведали всё, что было. И, сварив, ели князья печенежские, и подивились. И взяв своих заложников, а белгородских пустив, поднялись и пошли от города восвояси»[593].

Или рассказ об одолении русским борцом на поединке исполина-печенега, вставленный в «Повесть временных лет» под 6500 (992) годом. «…Пришли печенеги по той стороне (Днепра) от Сулы; Владимир же выступил против них, и встретил их на Трубеже у брода, где ныне Переяславль. И стал Владимир на этой стороне, а печенеги на той, и не решались наши перейти на ту сторону, ни те на эту сторону. И подъехал князь печенежский к реке, вызвал Владимира и сказал ему: „Выпусти ты своего мужа, а я своего — пусть борются. Если твой муж бросит моего на землю, то не будем воевать три года; если же наш муж бросит твоего оземь, то будем разорять вас три года“. И разошлись. Владимир же, вернувшись в стан свой, послал глашатаев по лагерю, со словами „Нет ли такого мужа, который бы схватился с печенегом?“ И не сыскался нигде. На следующее утро приехали печенеги и привели своего мужа, а у наших не оказалось».

Но, как обычно в фольклоре, судьба помогает «нашим». «И стал тужить Владимир, посылая по всему войску своему, и пришел к князю один старый муж и