с благодарностью взяла предложенную ей руку, вспоминая, как по приезде в Марракеш пыталась убедить себя в своей неуязвимости и как гордилась тем, что никогда не была плаксой. И вот пожалуйста! Нервная и тревожная. Постоянно на грани слез. Ну ладно! Просто нужно дождаться завтрашнего дня, а до завтра ничего страшного уж точно не произойдет.

Глава 46

Клеманс

Когда Тео вернулся, у Клеманс словно камень с души свалился. Она бросилась ему навстречу, чтобы крепко обнять. Тео неуверенно улыбнулся, и это подарило ей слабый лучик надежды. Тео, Ахмед и Этьен встречались с Джеком, и тот сообщил, что Беа еще не полностью пришла в сознание. Временами она понимала, что находится в больнице, а временами начинала бредить, бормоча что-то о мужчине на мотоцикле. Однако полиция, повинуясь врачебному запрету, ее еще не допрашивала.

В тот вечер сразу после ужина, когда остальные собрались в гостиной, Клеманс отвела Тео в сторону для решительного разговора, что потребовало от нее определенного мужества. Но если они не поговорят прямо сейчас, то, скорее всего, уже никогда этого не сделают. Викки весь день казалась неестественно притихшей, покрасневшие глаза были печальны, она находилась в диком напряжении. Клеманс переживала из-за этого, но, поскольку ее собственная роль в драматических событиях с Беа уже была почти сыграна, она понимала, что пришло время поведать Тео конец своей печальной истории.

– А как насчет Мадлен? – проследовав за Клеманс к двери, спросил Тео.

– Она не ляжет спать, пока я не приду, хотя прямо сейчас Надия о ней позаботится.

Клеманс провела Тео в кабинет:

– У меня здесь есть бренди. Точнее, арманьяк.

Они устроились друг против друга в мягких кожаных креслах, между которыми стоял кофейный столик, инкрустированный перламутром и слоновой костью. Несмотря на внутреннюю дрожь, Клеманс понимала, что умрет, если не найдет способа открыться Тео. Как ни страшилась она демонов прошлого, как ни стремилась от них убежать, они в конце концов явились за ней.

– Бренди в нижнем ящике письменного стола. Угощайся. – (Тео открыл ящик и, увидев бутылку, удивленно поднял брови.) – Мой лучший арманьяк «Де Монталь».

Он налил себе бренди и сел на место.

Клеманс сделала глубокий вдох и внимательно посмотрела на Тео, однако так и не смогла разгадать его мысли. Ей хотелось сказать: «Это по-прежнему я. Я по-прежнему твоя Клеманс». Хотя, возможно, теперь он смотрит на нее другими глазами. Он казался настороженным, неуравновешенным. Непохожим на себя. Клеманс тошнило, тошнило от себя самой и от того, что она совершила.

– Я хочу рассказать тебе… действительно хочу. – Она на секунду остановилась и закрыла глаза, чтобы унять разгулявшиеся нервы. – Но не знаю, с чего начать.

Лицо Тео было мрачным, встревоженным.

– Нет никакой спешки.

В кабинете повисла тяжелая тишина. Клеманс мысленно представила шум ветра, представила себя бегущей, раскинув руки, в сторону горы. Навстречу свободе.

Посмотрев на свои руки, она принялась ковырять заусеницу. Она никогда не будет свободной, сейчас хотя бы может сделать первый шаг, рассказав Тео всю правду, а там будь что будет.

– Что ж… Полагаю, лучший способ начать – признаться, что Жак не является отцом моего сына Виктора.

Тео явно удивился и, чтобы дать Клеманс передышку, сделал глоток бренди.

Она посмотрела в темноту за окном, потерла напряженные плечи. Никто и не обещал, что будет легко, однако все оказалось даже сложнее, чем она думала. В глубине души ей хотелось бежать.

– Пожалуйста, не суди меня строго, – сказала она.

– Попробую, – слабо улыбнулся он.

Несколько секунд Клеманс не могла говорить, на нее обрушился такой шквал эмоций, что казалось, она вот-вот потеряет сознание.

– На, глотни, – увидев ее смятение, предложил Тео.

Она послушалась Тео и вернула ему стакан. В голове невольно всплыло воспоминание о том темном мире, откуда она пыталась сбежать, и о чудовищном зле, которое причинил ей отец. И у нее вдруг вырвались злобные слова, которые она столько лет сдерживала:

– Ты прочитал мое письмо и теперь знаешь, что случилось на мое четырнадцатилетие. Но тот день не был последним, когда отец посещал мою спальню. – Тео побледнел и в ужасе закрыл рот рукой, а Клеманс, преодолевая болезненные спазмы в животе, продолжила: – Это продолжалось целых семь лет. Иногда в моей спальне. Иногда в его кабинете. – Ее звенящий голос, натянутый как струна, казался чужим. – Он снял засовы с дверей моей комнаты, так что я не могла запереться, и, как я узнала позже, он кормил мою мать снотворным, тем не менее она слышала мои крики. Все происходило в те дни, когда у слуг был выходной. Конечно, не каждую неделю, хотя они в любом случае не стали бы вмешиваться. Он их до смерти запугал.

Тео сидел, прижав сжатые кулаки к глазам.

– Через какое-то время я научилась с этим жить или, точнее, отстраняться от действительности, когда все это происходило. Отделяться от своего тела. Ставить барьер. Все шло своим чередом, по крайней мере до определенного момента. Но потом… потом я забеременела.

Тео открыл глаза и уставился на Клеманс, постепенно осознавая услышанное.

– Боже правый!

– Да, – тихо произнесла Клеманс. – Виктор – ребенок моего отца.

Клеманс раскачивалась взад-вперед в кресле, обхватив руками поникшую голову. Что скажет Тео? Что тут вообще можно сказать? Воздух, казалось, застыл в мучительной тишине комнаты. Клеманс предвидела, что, как только это озвучит, прошлое станет реальным. Осязаемым. Материальным. От жгучего стыда горели щеки. От отвращения. От страха. От беспомощности. Она так долго ненавидела себя. Ненавидела отца всеми фибрами души. Буквально после каждого его визита ее выворачивало, снова и снова, пока внутри не оставалось ничего, кроме дикого отвращения к себе. Острая боль внезапно пронзила тело, когда все то, что Клеманс пыталась скрыть, воскреснув, возникло перед глазами. Все то, что она столько лет подавляла в себе, с новой силой обрушилось на нее, и теперь ей хотелось дать выход накопившемуся гневу и былым страхам.

Тео продолжал молчать.

Клеманс зажмурилась, перевела дух и снова подняла глаза:

– Он был мерзавцем, но, несмотря ни на что, я любила свое дитя. – Тео собрался было возразить, но Клеманс остановила его взмахом руки. – Виктор тут ни при чем, – продолжила она дрогнувшим голосом. – Ведь он был всего-навсего невинным младенцем.

Тео вскочил с места и принялся мерить шагами комнату, снова и снова ударяя кулаком в раскрытую ладонь, его красивое лицо окаменело от гнева.

– Ублюдок! Поганый ублюдок!

Дождавшись, когда Тео успокоится, Клеманс сказала:

– Я не хотела, чтобы Виктор когда-нибудь обнаружил, что его дед одновременно является и