кузина Виктории, – сказала Клеманс. – Вы, случайно, не в курсе, есть ли хоть какие-нибудь подвижки после недавнего брифинга для прессы?

Полицейский покачал головой и, уже не скрывая своего желания поскорее со всем этим покончить, попятился к тропе:

– Благодарю вас. Пожалуй, на этом все.

– Но что случилось с Калье?

– Он в больнице, но под арестом. Мы сейчас допрашиваем двоих мужчин, которые привезли его в Марракеш.

С этими словами полицейский в сопровождении напарника размашисто зашагал прочь.

Викки бессильно опустилась на стул:

– Скажите, у Ахмеда и Тео не будет неприятностей?

– Уверена, что не будет. Почему бы тебе не вернуться в постель? – предложила внучке Клеманс, мысленно задавая себе вопрос: как Ахмед с Тео справятся с допросом?

– Сейчас лягу. Мне кажется, будто меня переехал грузовик.

– Тебе непременно нужно отдохнуть. Не стоит недооценивать воздействие экстремальной ситуации на организм. Я принесу тебе чего-нибудь прохладительного.

Викки поднялась и сделала пару шагов к двери, но затем повернулась и порывисто бросилась Клеманс на шею, почувствовав, в каком напряжении находится бабушка.

Викки спала как убитая. Тео так и не вернулся. Ни Клеманс, ни Элизе не хотелось есть. Слишком жарко для ланча. Клеманс предложила гостье мятного чая, и женщины, уставшие от разговоров о Патрисе и спекуляций на тему, где сейчас могут быть Элен с Этьеном, попытались расслабиться в гостиной. Несмотря на закрытые ставни, в комнате было так душно, что казалось, будто жара высасывает все жизненные соки. Клеманс обмахивалась рукой, подумывая о холодной ванне и мысленно постоянно возвращаясь к Тео. Она по-прежнему не знала, вернется он или нет, однако, пока они ждали новостей о Беа, у нее были связаны руки. У Клеманс сейчас очень много чего лежало на душе, но, по крайней мере, она знала, с чего начать разговор с Элизой, и, собравшись с духом, сбивчиво сказала:

– Когда вы рассказали, как погиб Виктор, я будто… будто узнала, что какая-то часть меня тоже умерла. Хотя я, конечно, не имею права на подобные чувства.

– Если речь идет о людях, которых мы любим, не существует «правых» и «виноватых». Случись что-то плохое с Викки, я чувствовала бы себя точно так же. С тех пор как я узнала, что она дала показания по поводу убийства друга, я постоянно боюсь за ее жизнь, – проговорила Элиза.

– Понимаю. Я тоже. Патрис оказался даже страшнее, чем я считала.

– Вы что, знали его раньше?

– Да.

– Вы обещали рассказать о том, что с вами случилось, – напомнила Элиза. – Патрис имел к этому отношение?

– В общем-то нет. Вы, наверное, хотите спросить, почему я не уехала с Жаком и Виктором?

– Да.

– Я действительно обещала вам объяснить. Начнем с того, что мы жили во времена колониального правления Франции. Тогда для французов существовали привилегии и все было совсем не так, как сейчас.

У Элизы округлились глаза.

– Продолжайте.

– Ну… – Клеманс запнулась.

Дверь отворилась, и Надия внесла в гостиную поднос с серебряным кувшином мятного чая, сахарницей и двумя красивыми чайными стаканами в филигранных серебряных подстаканниках. Осторожно поставив все это на маленький боковой столик, Надия улыбнулась и покинула комнату.

– Очень хорошая девушка, – заметила Клеманс, наливая чай. – Сахар добавьте сами, по своему вкусу. – Элиза положила одну чайную ложку, и Клеманс, посмотрев на гостью, сказала: – Даже не представляю, что бы я делала без Надии и ее брата Ахмеда. Они для меня совсем как семья… Итак, на чем я остановилась?

– На привилегиях для французов.

– Вы могли бы сказать, что я живу здесь благодаря этой привилегии. – Клеманс криво улыбнулась. – Я родилась в тысяча восемьсот девяносто втором году и росла в феодальном мире, где мой отец был, откровенно говоря, деспотом. А мы, я и моя мать, были всего-навсего движимым имуществом. Но, когда он умер, мне достались его деньги.

Склонив голову набок, Элиза смотрела на Клеманс и внимательно слушала.

На секунду Клеманс задумалась, вспоминая отца. Это был человек, искренне считавший, что он вправе делать что угодно и с кем угодно. Человек, высокомерие которого равнялось его огромному состоянию. Человек, бывший доверенным советником султана Марокко. Человек, ради забавы постепенно разрушивший ее, Клеманс, уверенность в себе. И пока она все это вспоминала, порывистый ветер вдруг потревожил незаживающие раны.

– Он и другие французские поселенцы наряду с их сторонниками во Франции пытались помешать независимости Марокко и всегда смотрели на марокканцев сверху вниз. Поэтому мне приходилось скрывать свою дружбу с полукровкой Жаком, сыном отцовского шофера.

В ответ Элиза не произнесла ни слова.

Клеманс посмотрела на Элизу. Интересно, это игра воображения или Элиза снова ее осуждает? Через секунду Клеманс закрыла глаза и продолжила говорить, скорее себе самой:

– Отец полностью уничтожил мою мать как личность. Нет ничего удивительного в том, что со временем она потеряла рассудок. Он был жестоким, ненавидел женщин. Ума не приложу, почему ему так нравилось контролировать жену, унижая ее.

– Но он наверняка не мог ненавидеть вас, свою дочь, – заметила Элиза.

Клеманс горько рассмеялась:

– О да, он меня ненавидел.

– А у вас были братья или сестры?

– Нет. Не говоря уже о том, что мать специально скатывалась вниз по нашей огромной мраморной лестнице, она делала все возможное, чтобы избежать новых беременностей.

– Она отказывалась рожать детей, чтобы они потом не страдали, так же как вы. Я права?

– Абсолютно.

– Тогда в чем же дело? Почему вы не уехали во Францию с Виктором и Жаком? С вашим ребенком и его отцом?

– Жаку ради собственной безопасности следовало побыстрее увезти Виктора, а я была… я была… Полагаю, после родов я была, как вы выразились бы, недееспособной. И не забудьте, шел тысяча девятьсот четырнадцатый год, началась Первая мировая война. А что в таких обстоятельствах могла сделать двадцатидвухлетняя незамужняя женщина без средств к существованию? Если бы я сумела найти способ последовать за Жаком, отец наверняка захотел бы меня вернуть и послал бы за мной своих людей. Он хотел видеть меня дома. В любом случае я не желала подвергать Виктора опасности. И сделала это ради его же блага. Мы с матерью заключили соглашение, и я должна была соблюдать свою часть договора.

– Ничего не понимаю.

– Это все сложно. Дело в том, что… – Клеманс не успела закончить фразу, так как дверь гостиной внезапно распахнулась.

– Элен?! – Увидев сестру, Элиза вскочила.

– Беа! Мы нашли Беа! – срывающимся голосом произнесла Элен. – Мы нашли ее!

Элиза, судорожно хватая ртом воздух, спросила:

– Она?..

– Она жива. Жива!

Элиза уставилась на сестру, затем громко всхлипнула, и по ее щекам покатились крупные слезы облегчения.