Клеманс закрыла глаза и невольно перенеслась в прошлое, что, собственно, было неизбежно. Она снова оказалась в своей девичьей спальне с розовыми занавесками в цветочек – крупными пионами и мелкими белыми розочками с зелеными листочками – и со стенами, обклеенными обоями с желтыми и белыми маргаритками. Единственное окно было, конечно, закрыто. И она, одинокая, ничего не понимающая после первого раза, когда это произошло. И отец, придавивший ее тяжестью своего тела, закрывший ей рот кулаком, с холодной улыбкой велевший перестать сопротивляться и быть хорошей девочкой, а иначе ее матери не поздоровится. В следующий раз мы сбросим ее в колодец. Все произошло вскоре после того, как Клеманс заставили наблюдать за тем, как мать выпороли у колодца во дворе, и слова отца не могли не пугать. В следующий раз… Когда Клеманс заплакала, отец ударил ее по лицу, назвав неблагодарной потаскухой. Она совершенно не переносила боли. Тогда она еще не научилась ставить барьер и буквально оцепенела, когда он, взгромоздившись на нее, пыхтел и сопел до тех пор, пока гнусный акт не закончился.

– Значит, ты именно это не смогла мне тогда рассказать? – вторгнувшись в ужасные воспоминания Клеманс, спросил Тео охрипшим от стресса голосом.

– Да. – Она была благодарна Тео за то, что вернул ее в настоящее. – Я не могла об этом говорить. Ни с кем. Слова воскресили бы… Короче, я просто хотела забыть. Но, само собой, не смогла.

Тео резко выдохнул:

– Так ты поэтому убила своего отца?

Заглянув в его страдальческие глаза, Клеманс поняла, что он был на грани слез.

– Мне всегда хотелось это сделать, но я боялась, – спокойно продолжила Клеманс. – Пока моя мать…

Но Тео внезапно низко опустил голову, и Клеманс остановилась. Она видела, как вздымаются и опускаются его плечи. Через пару минут он, полностью овладев собой, поднял глаза и взял Клеманс за руку:

– Прости. От меня сейчас мало проку, да? Мне… очень трудно все это переварить. Но, ради всего святого, что заставляло его это делать?!

– Он делал это, потому что мог. Сила и власть. Только и всего.

– Ну а твоя мать?

– Она ненавидела его не меньше, чем я. Но до смерти его боялась. Точно так же, как я. – Клеманс пожала плечами, понимая, что обрушила на Тео слишком много негатива. – В любом случае я чуть было не… призналась Элизе, но нам помешала Элен, вернувшаяся сообщить, что они нашли Беа. А теперь я сомневаюсь, что смогу ей все рассказать.

– А как насчет Викки?

Клеманс прикусила губу:

– Я просто… я просто не в состоянии.

В комнате снова повисла тяжелая тишина, наполненная осознанием того, что слишком долго было похоронено под могильной плитой прошлого. Клеманс, задыхаясь в ловушке воспоминаний, жадно хватала ртом воздух.

– Может, нам выйти в сад, – осторожно предложил Тео.

– Через минуту. Я просто… – Она зажала рот рукой, сосредоточившись на дыхании. Вдох – выдох. Вдох – выдох.

– Возможно, если ты поделишься этим с Элизой, – наконец произнес Тео, – она сможет решить, говорить Викки или нет. Ведь все это напрямую касается твоей внучки. Я имею в виду наследственность.

– Понимаю. Это ужасное проклятие. Потому-то я никогда и не навещала их во Франции. И со временем поняла, что если Виктор считает Жака своим отцом, то так тому и быть. Без меня моему сыну было гораздо лучше.

– Однако я не понимаю, с чего вдруг Жак согласился увезти твоего сына во Францию и стать для него отцом.

– Он был моим лучшим другом.

– И тем не менее…

– Все не так просто. Жак был очень бедным.

– И?..

– Моя мать дала ему достаточно денег, чтобы он мог уехать и начать новую жизнь вместе с Виктором.

– Выходит, он сделал это исключительно ради денег?

Клеманс энергично помотала головой:

– Он сделал это, чтобы спасти жизнь Виктора! Я ведь сказала, что все не так просто.

Тео удивленно вздернул брови.

– Господи! – пробормотал он, когда в комнату в сопровождении собак вошел Ахмед.

– Простите, что помешал, – сказал Ахмед. – Мадам, ваша мать требует вас к себе. Она поела, но…

Клеманс устало поднялась с места:

– Не волнуйся. Я уже иду.

Она вышла из гостиной и по пути во флигель бросила взгляд в сторону гор. Ее надежный оплот в течение всех этих лет. Когда она в конце концов рассказала Тео правду и бóльшую часть своей истории, у нее словно камень с души свалился, но теперь она чувствовала себя выжатой как лимон. Она на секунду остановилась – перевести дух и набраться сил, чтобы жить дальше.

Глава 47

Марракеш

Викки

Боже правый! – воскликнула Элен, когда на следующее утро джип подъезжал к Марракешу навстречу ослепительному солнцу, сияющему в бескрайнем ярко-синем небе. – Ты здесь когда-нибудь видела хотя бы одно облачко?

Элен затянула в хвост свои светло-каштановые волосы и сменила привычную одежду, предназначенную для восхождения в горы, на свободное летнее платье в голубых тонах. Викки понимала, что тетю Элен нельзя было назвать красивой женщиной, но у нее были чудесные глаза и магическая аура властности, действовавшая на людей безотказно.

Викки рассмешил вопрос тети.

– Не часто. В это время года их практически не бывает. Хотя, встречаются ли они зимой, точно сказать не могу.

Ахмед вез Викки, Элизу, Элен и Этьена в больницу проведать Беатрис, и Викки, глядя на реакцию тети, вспоминала, что чувствовала, впервые приехав в Марокко.

– А воздух! – воскликнула Элен.

– Да. Мята, цветки апельсина и специи. Правда чудесно? И везде журчание воды. Во внутренних двориках большинства риадов есть фонтаны.

– Вода играет важную роль в исламской архитектуре, – объяснила Элен. – У меня была подруга, изучавшая историю Марокко. Если я ничего не путаю, вода символизирует очищение и жизнь.

При виде старинных зданий, раскрашенных солнцем в золотой и розовый цвета, у Викки потеплело на душе. Но, боже мой, какой же наивной она была, когда не воспринимала всерьез предупреждения бабушки о скрытых угрозах!

Элен дотронулась до руки племянницы:

– Ты в порядке?

Викки настороженно озиралась по сторонам. Несмотря на то что Патрис был арестован, она не знала, находится он в камере предварительного заключения или пока остается в лечебном заведении. А потому не могла стряхнуть с себя беспокойство. Когда дело дойдет до суда, ей придется давать показания при всем нежелании вспоминать тот страх, который она испытала, когда Патрис приставил к ее горлу нож. Прямо сейчас она предпочла бы улететь на самолете в Париж и больше