— Ну привет. — Не удержавшись, Дарлинг прикоснулась к кошачьей мордочке кончиками пальцев. — Привет… Джин.

Произнесенное Дарлинг имя не произвело никакого эффекта, и глаза животного так и остались исполненными сонного безразличия.

— Паоло?..

И снова Дарлинг не достигла цели, да и сакральные имена кончились. В запасе, правда, оставались опереточные Коко с Вассилисом-василиском, но представить, что почти бессмертных созданий могут звать именно так, было невозможно.

Оставив кошек в покое, Дарлинг переместилась к дверям по правую сторону от террасы и по очереди приоткрыла их: детская с доминирующим фисташковым в цветовой гамме и спальня, решенная в спокойных бежевых тонах. По обилию фотографий на комоде и фотоаппаратуре, сваленной на кресло у двери, Дарлинг поняла, что спальня — хозяйская.

А к фотографиям стоило присмотреться повнимательнее.

Их насчитывалось около десятка, в основном художественные портреты. Главной героиней была Лали: сначала — непроявленная, в материнском животе (беременная Даша со снимка поразила Дарлинг своей нежной беззащитностью), затем — Лали-младенец в гордом одиночестве. Затем — на руках у Шона. Затем — на руках у Исмаэля, и это была единственная фотография Исмаэля. Ничего удивительного: фотографировал, скорее всего, Шон, а у них с Исмаэлем сплошное «пошел ты к черту!». Отсутствие Исмаэля компенсировалось присутствием всех остальных, включая Амаку и кошек. И Дарлинг вдруг подумала, что Даша могла бы быть чуть внимательнее к своему старшему — пусть и приемному — сыну. Чуть благодарнее ему за преданность. Наверняка он видел весь этот не совсем справедливый комодный иконостас, и это явно не укрепило его симпатии к молодому отчиму. А то, что двое мужчин в ее семье не ладят между собой, уже давно должно было обеспокоить Даша.

Но она занята только собой. Своей игрой в спичечные коробки с насекомыми.

— Оказывается, он хороший фотограф. — Голос Костаса раздался так неожиданно, что Дарлинг вздрогнула.

— Я вас искала. Исмаэль сказал мне, что вы здесь…

— В супружеской спальне?

— Бросьте, Костас. Он сказал мне, что вы на втором этаже.

— Хотел побыть в одиночестве.

— Стоило ли приезжать сюда, чтобы побыть в одиночестве?

— Не стоило, ты права. Не стоило вообще приезжать. Теперь я это понимаю.

— Еще не поздно уйти.

— Поздно.

— Отчалим по-английски. Никто и не заметит.

— Она видела подарок?

Началось!..

— Я не знаю, — соврала Дарлинг.

— Вы же были вместе какое-то время.

— Недолгое. Я просто переоделась в это платье.

— Зачем?

— Африканская вечеринка, вы разве забыли?

— Меня никто не приглашал переодеться.

— Мужчин это не касается.

— И много их здесь?

— Не очень. Исмаэль милый, правда? Вы его знали раньше?

— Нет. Когда мы с ней встретились, не было никакого Исмаэля.

— Зато теперь он есть. И Лали. Изменить это невозможно. Давайте уйдем. Так будет лучше для всех.

— Нет.

— Хотите поговорить с ней? Вы ведь уже пытались, и ничего из этого не вышло…

— Меня интересуют те двое. Которые стояли на террасе, когда мы пришли сюда. Кто они?

Странно, что его интересуют Янек и Тео, а вовсе не Шон, нынешний муж Даша. Тягаться с ее настоящим — бесперспективно, каким бы смешным и нелепым оно ни казалось. Проще предъявить счет прошлому. Другого объяснения внезапно возникшему интересу Костаса к товарищам по несчастью у Дарлинг нет.

— Тот, что в костюме и белой шляпе, — писатель.

— Ну надо же! Не иначе как лауреат какого-нибудь сраного Букера, или что там дают за романы века?

— Нобелевку, но я не отслеживаю…

— А второй, видимо, изобрел атомную бомбу? Возглавил экспедицию к обратной стороне Луны?

— Второй — журналист.

— Где она их только находит, этих клоунов?

— Наверное, там же, где и вас.

Это не просто нарушение субординации — самое настоящее хамство. Еще два дня назад Дарлинг и помыслить не могла о таких — более чем странных — отношениях с шефом. Но Костас сам виноват: из уверенного в себе мужчины он за сутки превратился в прыщавого подростка, переживающего драму крушения первой любви. И Дарлинг неприятно наблюдать за подобными метаморфозами. А когда вся эта камбоджийская муть закончится и они улетят домой (другого исхода не существует в принципе) — как продолжать работать с ним? Никто не забудет произошедшего здесь — ни Костас, ни Дарлинг. И она всегда будет напоминать ему о неприглядной истории собственной слабости. О наваждении, с которым он не смог или не захотел справиться. Дарлинг так и останется опасным свидетелем обвинения, и ей самой придется побеспокоиться о своей защите.

Уволиться — вот лучшее решение всех проблем. Так она и поступит.

— Я выгляжу точно таким же идиотом, как и они?

— Честно? Да. Разница только в нюансах.

— И каковы нюансы?

— Янек… тот, который возглавлял экспедицию к обратной стороне Луны, как вы изволили выразиться… идиот, смирившийся со своей участью. Писатель, его зовут Тео…

— Уволь меня от имен.

— Хорошо. Писатель — идиот, еще не потерявший надежды. Со стороны это выглядит смешно, но так оно и есть.

— Понятно. Нам действительно лучше уехать отсюда.

— Подождете меня здесь пять минут? Я переоденусь.

— Конечно. Иди.

Обойдя Костаса, стоявшего облокотившись на дверной проем, Дарлинг пересекла холл и оказалась в комнате с гардеробной. Без Даша все здесь выглядело по-другому. Самые обыденные вещи — кресло, стол у окна, книжный шкаф, казалось, забыли о своем первоначальном прикладном предназначении. Их линии потеряли четкость и теперь подрагивали в странном мареве, окутавшем комнату. Дарлинг показалось, что воздух здесь слишком сухой, что было совсем уж странно при тотальной азиатской влажности, да еще в сезон дождей. Судорожно вздохнув, она почувствовала, как легкие обожгло раскаленной струей, — и тут же возникли какие-то странные шепоты и вздохи.

Африканские штучки. Шаманские.

Даша — ведьма, ненадолго оставившая без присмотра свою алхимическую лабораторию, и теперь та живет так, как ей вздумается. И в этом случае на шкаф, где заперты амулеты и прочая магическая мелочь, лучше не оборачиваться. И на старинное оружие, развешанное по стене, тоже желательно не смотреть. Если все здесь не так, как кажется, и не то, за что себя выдает, — нет никаких гарантий, что любое из копий не сорвется со стены и не пришпилит Дарлинг к полу. Путь к панели, за которой пряталась гардеробная, занял у нее гораздо дольше времени, чем в первый раз. Но, когда панель была достигнута, оказалось, что открыть ее невозможно: не нашлось ни ручек, ни кнопок, ни рычагов. Неожиданное препятствие разозлило Дарлинг: уйти по-английски не получится. Добро бы речь шла только об одежде! В конце концов, можно было бы наплевать на замечательный летний костюмчик, стоивший Дарлинг кровных ста пятидесяти долларов. И уйти в этом долбаном африканском платье, тем более что оно вроде как подарено хозяйкой. Но в гардеробной осталась ее сумка с паспортом, телефоном, кошельком и электронным ключом от гостиничного номера.