— Привет, — отозвался африканец. — Я Исмаэль. Но можно звать меня Иса.

Так вот он какой, приемный сын Даша, немного странный, но занятный. Преданный семье и отважно берущий на себя вину за дохлых ящериц. Вот только никто не сказал Дарлинг, что Иса почти взрослый.

— А я Дарья.

— Я уже знаю.

— Ты, случайно, не видел моего друга? Он тоже русский… Костас.

— Он наверху, на террасе. Мы только что говорили с ним. А книгу взял я. Еще вчера. Если она нужна вам…

— Нет-нет, я просто хотела взглянуть на нее..

О чем разговаривать с почти взрослым мальчиком, очень красивым и разглядывающим тебя самым бесцеремонным образом? Он и не думает уходить, только смотрит и смотрит. И улыбается улыбкой, чем-то похожей на улыбку Даша. Разница лишь в том, что улыбка Исмаэля простодушна, в ней нет подводных течений, глубоких омутов и колючих морских ежей, об одного из которых Дарлинг когда-то поранила ногу.

— У тебя классная прическа…

— Вот и маме нравится. У вас тоже ничего.

— Спасибо.

О чем разговаривать с почти взрослым мальчиком, делающим ударение на слове «мама»?

— А почему ты не с гостями?

— А вы почему?

— Я мало кого знаю.

— Я тоже. Я не люблю гостей. Вы мамин друг?

— Не совсем. Скорее нет. Нет.

— Жаль.

— Ну почему… У твоей мамы и без меня много прекрасных друзей…

— Анн-Софи милая, да. И Зазу. Анн-Софи хочет, чтобы я увидел пустыни.

— Хорошая идея. А мама не против?

— Хорошая, и мама не против, но я уже видел пустыни. Ничего интересного в них нет. И в той книге, которую вы искали, — тоже.

— Ты ее уже прочел?

— До половины.

— Может, к финалу она станет занимательнее?

— Не думаю.

— Тогда какой смысл читать?

— Я всегда дочитываю книги до конца.

В голове у Дарлинг тихо гудит целый рой вопросов: чем занимается Иса сейчас (скорее всего, учится в школе) и чем собирается заняться в будущем. И про пустыни тоже. И про книги, которые он дочитывает до конца не из принципа, а просто потому, что они ему нравятся. И про африканскую коллекцию — кто-то же должен рассказать о ней Дарлинг в подробностях, познакомить с самыми выдающимися экспонатами. И про саксофон Криса — как так получилось, что он перекочевал в руки Исмаэля? И про музыку — какую музыку слушает африканец в Камбодже. И есть ли у него друзья, и есть ли у него девочка, а не только мама и Лали. И про пса — правда ли, что Амаку так опасен, как все о нем говорят. И про кошек — Дарлинг так и не узнала, как зовут кошек. И — самый главный вопрос, который волнует Дарлинг: как случилось, что африканский мальчик стал приемным сыном Даша, и как они встретились. Ведь Даша не принадлежит к голливудским звездам, которые пачками усыновляют несчастных сирот из стран третьего мира. Но как раз этот вопрос Дарлинг никогда не задаст, слишком он деликатен. Лучше уж о саксофоне и кошках.

— Говорят, ты играешь на саксофоне?

— Об этом уже говорят? — Исмаэль широко улыбнулся, показав ослепительно-белые зубы, и подергал себя за ухо. — Положим, я играю всего второй день. И это не то чтобы игра. Просто мне нравится.

— Ты занимался музыкой?

— Никогда. Просто мне нравится саксофон, вот и все.

— Вот и все? Так просто?

— Конечно. Оказалось, что мы понимаем друг друга. Это намного проще… — тут Исмаэль запнулся.

— Намного проще?

— …чем понимать людей.

— Ты отлично говоришь по-русски.

— Моя мама — русская. Разве может быть по-другому?

По-другому и быть не может. Мама, мама, мама — для пятнадцатилетнего подростка он повторяет это слово слишком часто.

— Твоя мама — удивительный человек. Я рада, что мы познакомились. И у вас удивительный дом.

— Это что! Видели бы вы наш дом в Аккре!..

— Аккра?

— Это в Гане. А Гана — в Африке.

— Я знаю.

— Большой дом на берегу океана. Большой сад. Там было замечательно, лучше и придумать нельзя. Но нам пришлось уехать оттуда.

— Ты жалеешь?

— Нет. Ведь все осталось здесь. — Исмаэль приложил руку к сердцу.

— И почему же вам пришлось уехать?

— Так решила мама. А ее решения не обсуждаются…

— Потому что они самые правильные? Лучшие?

— Да.

— И вы перебрались сюда…

— Мы ждали Лали. Мама сказала, что для Лали здесь будет спокойнее.

Дарлинг удивлена. Она не много знает о Камбодже, но этого «не много» достаточно, чтобы понять: Камбоджа — не самое спокойное и благополучное место на земле. Даже оставив за скобками ее недавнюю кровавую историю; даже не рискнув приблизиться к рисовым полям, где частенько рвутся забытые с полпотовских времен мины… Нет, Камбоджа — совсем не та страна, где можно расслабиться.

— Почему же вы не уехали в Европу?

— У мамы сложные отношения с Европой.

— И с… Россией?

— О России мы не говорим. Это хорошая страна?

— Разная, как и любая другая.

— Там ведь идет снег, да?

— Такое случается.

— Я не видел снега. Ни разу.

— Ну у тебя все впереди.

— Если мы когда-нибудь переберемся в Россию…

До сих пор Исмаэль вызывал в Дарлинг только симпатию — когда же наступило раздражение и почему? Все дело в слове «мама», его слишком много, слишком. При этом Исмаэль вовсе не выглядит инфантильным маменькиным сынком, не способным на самостоятельные решения. Каждое его «мама» — крошечный страховочный трос, которым он пытается поплотнее привязать к себе мать. Где-то рядом, на таких же канатах, болтаются другие люди, но Исмаэль должен первым взобраться на вершину и покорить ее. Он гибкий и сильный, он дочитывает до конца все книги и до конца идет за решениями родного ему человека, какими бы странными, эксцентричными или неправильными они ни были. Преданному сыну Исмаэлю будет непросто найти себе девушку: сравнения с матерью неизбежны, и вряд ли эти сравнения окажутся в пользу девушки. Бедняга Исмаэль!

— Не обязательно ждать переезда, вдруг его не последует? Но ты можешь приехать в Россию и один. Пусть не сейчас, а когда станешь взрослым.

— Я и так взрослый.

— Возможно, я неправильно выразилась…

— Вы правильно выразились. Но я не оставлю маму и Лали. Вдруг им понадобится моя защита? Мужчина ведь должен защищать тех, кого любит, разве нет?