Этим Дарлинг и занимается в последующие пять минут, пока Ян развлекает ее короткими историями из журналистской (он журналист, не вылезающий из горячих точек) жизни. Где-то в промежутке между Суданом, Сомали и Восточным Тимором она мысленно пытается наклеить на подол африканского платья Даша аппликацию идеального мужчины. Того самого, с кем она могла бы почувствовать себя слабой, навсегда сложившей оружие женщиной.

Ничего из этих попыток не получается.

Харлеи, сессны и воздушные шары раз за разом терпят крушение, разбиваются о скалу по имени Даша. Она ни в ком не нуждается, пространство вокруг нее — самая настоящая пустыня, вот что нужно пристально изучать женщине-легенде Анн-Софи. Вот что, а не какие-то лилипутские Гоби с Сахарой. Даже крошке Лали — собственной дочери Даша — со временем придется преодолевать эти безводные, иссушенные пространства. Хорошо, что она еще слишком мала, чтобы это осознать.

— Вы и вправду не знаете никого из присутствующих здесь? — спросила Дарлинг у Яна.

— Теперь знаю. Но это знание последних нескольких дней. До этого я был знаком только с малышом Исмаэлем. Ну когда он еще был малышом. И с псом. Когда он был в силе.

— Он не лает.

— Я тоже ни разу не слышал его голоса. Даша считает это достоинством.

— Она сказала странную вещь: «Он убивает бесшумно».

— Наверное, у нее были основания так сказать.

— Вы… верите, что этот пес загрыз кого-то насмерть?

— При мне такого не случалось. Видимо, я застал относительно спокойный период ее жизни.

— Бывали беспокойные?

— Наверняка.

— Значит, вы не знаете точно.

— Могу только догадываться. Относительно Даша можно строить только догадки… Впрочем, об этом имеет смысл спросить у нашего писателя.

— Он знает ее лучше? — Дарлинг вовсе не хотела поддеть Янека, противопоставить Судан и Сомали харизматичной белой шляпе, скрывающей банальную лысину.

— Он может придумать ее лучше.

— Вы читали его книги?

— А были книги? Мне показалось, он из тех людей, которые всю жизнь пишут одну-единственную книгу. Или делают вид, что пишут. Лишь бы оправдать собственное безделье.

Один — ноль в пользу кожаной жилетки. Но нужно выслушать и противоположную сторону.

— Книги были. Во всяком случае, одна написана точно. Думаю, ее можно найти в доме, если поискать хорошенько.

— И Даша… — тут Ян сделал паузу и пристально посмотрел на Дарлинг своими цепкими, как верблюжья колючка, глазами, — читала ее?

— Не знаю.

— Я ни разу не видел ее с книгой. Исмаэль — тот читал всегда. Даже когда был маленьким. Вы уже познакомились с Исмаэлем?

— Нет. Но наслышана о нем.

— Приемный сын, который лучше любого родного. Занятный парень. Немного странный, но занятный. Он очень привязан к семье. К тем, кого считает семьей. К Даша и маленькому демону Лали.

— А Шон?

— У них сложные отношения. Насколько я понял. Насколько мог увидеть, хотя увидеть можно не многое. Их внутренняя жизнь скрыта от глаз. Как называется книга нашего гениального писателя?

— Понятия не имею.

— Надо бы узнать у его жены и попросить авторский экземпляр. Так кого она хотела убить?

— Вы задаете этот вопрос второй раз.

— Она сказала — «ее». Речь шла о Даша! Вы ведь говорили о ней?

— А разве здесь говорят о ком-нибудь еще?

Помимо воли Дарлинг фраза получилась исполненной раздражения и легкой женской обиды на табун мужчин, гарцующих вокруг одной кобылы, в то время как поблизости пасутся еще несколько, ничуть не хуже. Или — хуже?..

— И вы, конечно, на стороне униженной и оскорбленной жены писателя? Женская солидарность, да?

— Нет никакой солидарности.

— Вы можете передать Магде, чтобы она не паниковала. Насколько я знаю, Даша никогда не возвращается к тем, кого однажды оставила…

— Да?

— Личный опыт подсказывает мне, что дело обстоит именно так.

— Пожалуй, вы правы. Пойду поищу несчастную и успокою ее.

Дарлинг уже давно хотелось улизнуть от поляка. В его спокойной и иронично-отстраненной манере говорить о Даша было что-то не менее угнетающее, чем в любовном помешательстве Костаса. Кстати, куда делся Костас? В поле зрения Дарлинг, в маленьком импровизированном садике с широким навесом (там стояли кресла, две плетеные скамейки, несколько столов и детские качели), с небольшим прудом, в котором плавали лотосы, находились Даша, Тео, Анн-Софи с верным Зазу и маленькая Лали. Магда не так давно скрылась в доме, остаются еще Шон с Кристианом, таинственный любитель чтения и саксофонов Исмаэль и —

Костас.

Странно, что он не принимает участия в дне рождения, на который так рвался. С другой стороны, это похоже на Костаса. Он не хочет сливаться с толпой, которая моментально уравняет его в правах со всеми остальными. Он будет искать время и место, чтобы поговорить с Даша наедине, возможно даже, сейчас он наблюдает за происходящим из какого-нибудь укрытия. До стены дома, выходящей на садик, не больше пяти метров, в ней не меньше пяти окон. Имеет ли смысл искать его в доме? Имеет ли смысл вообще искать его?..

В дом Дарлинг возвращается совсем не той дорогой, которой пришла: она повторяет путь исчезнувшей в поисках спиртного Магды. Пройдя по дорожке из гладких обсидиановых плит, она сворачивает за угол и оказывается у задней стены дома, вовсе не такой пафосной, как фасадная. Слева остается небольшая пристройка, дверь в которую приоткрыта. За дверью стоят две стиральные машинки, кое-какой садовый инвентарь и железный шкаф, запертый на висячий замок. Тут же находится картонная коробка из-под телевизора Sony — в нее свалены старые игрушки Лали. То, что игрушки старые, понятно с первого взгляда: у большого плюшевого льва с корнем вырван глаз, футбольный и волейбольный мячи сдуты, десяток Барби с оторванными конечностями вполне могли бы организовать свою собственную паралимпийскую сборную. «Маленький демон Лали» — именно так сказал о ней Янек. Маленький демон так же не церемонится с игрушками, как ее мать — с людьми. В коробке достаточно места, чтобы там поместились Костас с Янеком, и еще останется немного свободного пространства для книжки Тео.

Все же любопытно было бы узнать, как она называется. И заодно прочесть посвящение.

Задняя стена забора, к которой примыкал сарайчик для хозяйственных нужд, была глухой, если не считать маленькой запертой на щеколду калитки. Судя по всему, ею никто не пользовался: она была заставлена пластиковыми ящиками, нераспечатанными упаковками с джином и пивом и садовыми стульями, сложенными друг на друга. А сама заросшая паутиной щеколда оказалась еще и припорошенной какой-то странной субстанцией — то ли пылью, то ли пыльцой цветов.