Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я не думаю, что это тот самый случай.
— Я и не утверждала, что это тот самый случай. При болезненной привязанности к матери, которую испытывает Исмаэль, любая плата будет для него смехотворной. А вообще, — тут Анн-Софи улыбнулась Дарлинг хорошо срежиссированной улыбкой, — он большая умница. Хороший математик, немного философ, и у него прирожденный дар к языкам.
— Саксофон, — не удержавшись, подсказала Дарлинг.
— Еще и саксофон!..
— Жаль, что они не ладят с Шоном. Он тоже показался мне милым.
— Исчерпывающая характеристика. И я бы не смогла сказать о Шоне большего, чем только что сказали вы.
— И почему только Даша выбрала именно его?
— А вы спросите!
— А вы спрашивали?
— Я никогда ни о чем не спрашиваю Даша, потому что боюсь получить правдивый ответ. А что касается того, что они не ладят… Это всего лишь банальная мужская ревность.
— Все так просто?
— Все намного сложнее, но это первое, что приходит в голову, — в который уже раз повторила Анн-Софи.
— А второе?
— Второе похоже на первое, разница лишь в нюансах. Возможно, когда-нибудь они просто убьют друг друга или убьют ее… Такое тоже случается.
В голосе Анн-Софи засквозила легкая мечтательность — или это только показалось Дарлинг? Скорее всего, показалось. При всей своей жесткости (побочный продукт жизнедеятельности пустынь) Анн-Софи не производит впечатления кровожадного человека.
— Или им придется ждать, пока она постареет и потеряет свою женскую привлекательность.
— Я думала, вы умнее. — Анн-Софи подмигнула Дарлинг и от души расхохоталась. — Старость — ничто, Даша справлялась с проблемами и пострашнее старости…
Вот ты и попалась, голубушка! Говоря о гипотетической старости Даша, ты подразумеваешь свою собственную старость, от которой не скрыться ни в одной пустыне. Но, взглянув на Анн-Софи пристальнее, Дарлинг тут же устыдилась своих жалких мыслей. Ни грамма косметики на лице, никаких ухищрений, чтобы замаскировать морщины, бесстрашные, молодо блестящие глаза. Если старость застигнет Анн-Софи где-нибудь между Гоби и Сахарой, она просто примет ее к сведению, выдаст спальник и всучит фотоаппарат с хорошей оптикой — для скрупулезного изучения морфологических и видовых особенностей пустынных обитателей. Или что там является основным профилем женщины-легенды? Что бы ни было — профиль Даша интересует Дарлинг гораздо больше.
— Должно быть, жизнь у Даша была довольно насыщенной.
— Более чем.
— Большой дом, коллекция артефактов, свободное перемещение по миру… Чем она занимается?
— А как вы думаете?
— Трудно даже предположить…
— Тогда не предполагайте. Лично я уже давно не строю никаких версий. Но даже если бы знала наверняка, все равно бы ничего не сказала…
Ливень, сопровождавший весь разговор Дарлинг и Анн-Софи, кончился. И почти сразу же из-за угла дома появились Тео и Даша.
— Легка на помине, — шепнула Анн-Софи Дарлинг. — Теперь все интересующие вас вопросы вы можете задать напрямую.
— Вот вы где! — улыбнулась Даша, приблизившись. — Уже успели подружиться?
— Я рассказывала нашей русской секси о пустынях, — не моргнув глазом соврала Анн-Софи. — Она заинтересовалась.
— Это было чрезвычайно любопытно. — Дарлинг решила подыграть француженке.
— Ты неисправима. Единственное, о чем я прошу: не агитируй в пользу пустынь хотя бы Лали.
— Подожду, пока она подрастет. А пока пойду покажу ей, как охотятся вараны. Я обещала. Они с Зазу еще в саду?
— Ждут обещанного варана.
Послав всем воздушный поцелуй, Анн-Софи упорхнула, а Дарлинг, некоторое время понаблюдав за ее удаляющейся прямой спиной, обратилась к греку:
— Магда неважно себя чувствует и просила вас подняться к ней наверх, Тео.
При упоминании о жене лицо Тео исказила гримаса раздражения, которую он даже не попытался скрыть:
— Скажите прямо — она напилась. И теперь устраивает пьяные истерики.
— Я сказала то, что сказала. — Дарлинг вдруг почувствовала к этому бородатому псевдо-Хемингуэю глухую неприязнь.
— Тебе стоит подняться, — поддержала Дарлинг Даша. — Твоей жене здесь не очень уютно, и это меня расстраивает.
— Она сама захотела приехать…
— Она твоя жена, и вполне логично, что она приехала сюда.
Логичнее было бы, если бы она умерла. Растворилась в пространстве, подорвалась на полпотовской мине, зарытой в саду; была загрызена насмерть Амаку, без следа исчезла в складках постели, как паук, подброшенный Лали, — именно это было написано на холеной физиономии Тео. Но вслух он сказал:
— Хорошо. Я оставлю вас ненадолго.
— Можешь не торопиться. — Даша даже не посчитала нужным скрыть, что ей хочется побыстрее отделаться от Тео. — А я пока займусь другими гостями.
Когда дверь за Тео захлопнулась и они остались одни, Даша тут же внесла в последнюю реплику коррективы, не понравившиеся Дарлинг:
— Гостьей. Не возражаешь?
Вэри дэнджорис, помни об этом, Дарлинг! Помни и будь начеку!..
— Нет.
Снова пошел дождь, принесший с собой запахи большого и не слишком благополучного города. Город с его мусорными кучами был там, за глухим забором, а здесь цвели лотосы и капли дождя блестели на листьях аккуратно подрезанного кустарника. Почему после стольких африканских лет Даша выбрала Камбоджу? Можно спросить у нее напрямую, но…
«Я никогда ни о чем не спрашиваю Даша, потому что боюсь получить правдивый ответ».
— Чудовищный климат, чудовищная влажность, — сказала Даша. — И тем не менее она благотворно влияет на кожу.
— Это и было причиной вашего переезда сюда?
— Одной из. Хочешь узнать, почему мы здесь?
— Нет.
Летний костюм, запертый в гардеробной, был бы предпочтительнее свободно болтающегося на теле африканского платья: Дарлинг чувствует себя абсолютно не защищенной перед Даша, а ей бы хотелось быть застегнутой на все пуговицы. Пуговицы, ха-ха!.. Нет таких пуговиц, которые не срезал бы этот проницательный, острый, как бритва, взгляд. Скафандр космонавта и радиационный костюм тоже не спасут — против радиации, которую излучает Даша, любые средства защиты бесполезны, держись, Дарлинг! Вот когда бы пригодился самолетик-камикадзе Паоло или папочкин сухогруз, огромный, как остров Фиджи, надежный, как мобильное подразделение МЧС!.. На папочкином сухогрузе полно укромных уголков, где можно спрятаться от Даша. Переждать опасность и потихоньку вернуться к своей прежней жизни.