— Я не амбициозна.

— Речь идет не об амбициях.

— О чем же тогда?

Красный огонек сигареты на мгновение вспыхивает и гаснет.

— О деньгах.

— Меня вполне устраивает…

— Ты не поняла. Речь идет о больших деньгах. И еще кое о чем. Ты любишь рисковать?

— Хочешь предложить мне ограбить казино?..

С этим предложением Даша следовало бы обратиться к Янеку. Это он — друг Оушена, пятнадцатый или шестнадцатый по счету. Или двадцать второй. Он, а совсем не Дарлинг. Для риска сгодилась бы Лерка с ее навыками альпиниста и дайвера со стажем, но не Дарлинг. Дарлинг ненавидит гонять адреналин по малому кругу кровообращения, она никогда не понимала людей, прыгающих с крыши на крышу, переплывающих Ла-Манш в холодное время года или пытающихся вбить крюк в отвесную скалу. Едва завидев по телику передачу об экстремальных видах спорта, Дарлинг тут же переключает канал. О каком риске говорит Даша!

— Казино я бы ограбила и сама, без посторонней помощи.

— Прекрасно. Только я не люблю рисковать. И ни разу в жизни не совершала необдуманного поступка.

— Мне показалось…

— Тебе показалось.

— Ладно, забудем об этом. Бутылку из-под виски оставила здесь Магда?

— Бутылку?

— На полу валялась бутылка. Я ее подняла.

— A-а… Да. Я как-то не догадалась забрать ее, прости.

— Ничего страшного. А что она делала тут? Тупо напивалась?

Стоит ли рассказывать Даша о видениях писательской жены, о странном коте и о том неподдельном ужасе, который он вызвал у Магды? Может быть, владелица всех здешних артефактов прольет свет на природу Магдиных галлюцинаций?

— Сидела в углу и тряслась от страха. Что-то ей там померещилось. Пришлось применить силу, чтобы вытащить ее отсюда.

— И что же ей померещилось?

— Кот.

— Одна из наших кошек зашла ее проведать?

— В том-то и дело. Это не была одна из ваших кошек. Это был черный кот, который собирался перегрызть ей горло.

— Вот как?

— Черный кот с желтыми глазами и желтыми кругами на теле. И с клыками.

— У котов не бывает клыков.

— Я сказала Магде то же самое.

— Странно…

— Что ты имеешь в виду? — Только теперь Дарлинг замечает, что они сидят в полной темноте. Сигаретный огонек больше не вспыхивает.

— Ничего.

— Вот она и бросила в него бутылкой. В клыкастого кота.

— Это возымело действие?

— Как видишь. Она жива и относительно здорова. Настолько, что в состоянии закатить скандал собственному мужу.

— Странно, — снова повторяет Даша.

— Да что же странного?

— Что ей явился кот.

— А должны были — зеленые человечки? Думаю, это все из-за твоих африканских идолов. Бедная женщина насмотрелась на них, вот ей и привиделся черный кот.

— Надеюсь, к утру она придет в норму и успокоится. Если Лали снова не подбросит ей в постель какую-нибудь живность.

— Кошки. Мне нравятся ваши кошки. Исмаэль сказал, что у них нет имен.

— Каждый называет их как хочет.

— А ты? Как называешь их ты?

— Эта наша общая с кошками тайна.

Голос Даша, чуть ослабевший после рассказа Дарлинг о Магде и коте, снова набирает силу. В него возвращаются краски и полутона, Дарлинг бы тоже хотелось обладать таким гибким, глубоким и хорошо тренированным голосом. И таким смехом — чтобы подбрасывать в ладони разноцветные камешки и пускать солнечных зайчиков, даже когда нет солнца, даже в сезон дождей. Дарлинг хотела бы стать владелицей кинжальной обезболивающей улыбки, но все это уже принадлежит Даша. Также Даша принадлежит некоторое количество преданных ей людей, но на них Дарлинг как раз и не претендует. Даша, Даша, Даша… Что, в сущности, она успела узнать об этой странной русской? Она не любит цветов (сведения получены от Костаса), она не суеверна (сведения получены от Исмаэля), она не спит с мужем (из подслушанного), она ведьма (из навязанного); вопросы ей лучше не задавать, чтобы не нарваться на неприятную правду (из рассказанного в доверительной беседе).

Она могла бы в одиночку ограбить банк.

Но она не могла бы спасти Джин, потому что до Джин ей нет никакого дела. Потому что любовь для нее — всего лишь манипуляция.

Кажется, Дарлинг изрядно нагрузилась коньяком.

Во всяком случае, ей хочется позвонить папочке на его сухогруз и сказать, как она любит его: истории детей и родителей — самые единственные, самые нежные и самые страшные на свете, это как повезет, а Дарлинг повезло. Ей хочется позвонить Паоло на его самолетик-камикадзе и сказать, как она любит его, — ведь если бы не было Паоло, друга, пусть и виртуального, она никогда не узнала бы о Джин, не прислушалась к Джин… Ей хочется позвонить самой Джин — в любой год, в любой месяц до семьдесят девятого, когда Джин еще можно было спасти.

Всем этим звонкам не суждено сбыться. Все те, кого она любит, — вне досягаемости, временно или навсегда. А позвонить можно только Костасу. Чтобы узнать, как он чувствует себя после побега в «Интерконтиненталь». В том, что Костас смылся по-английски, Дарлинг почему-то не сомневается.

— Мне нужно позвонить, — говорит она Даша.

— Конечно.

— Телефон в сумке. А сумка у тебя в гардеробной…

— Сейчас.

Даша легко поднимается с пола и идет в сторону гардеробной, на ходу включая настольную лампу. По комнате разливается мягкий свет, он отбрасывает на потолок разноцветные тени (купол лампы — мозаичный, состоящий из красных, желтых, бордовых и фиолетовых пластин). Теперь комната выглядит даже уютной, если не смотреть в сторону стены с книжным шкафом, приспособленным под хранилище шаманских штучек.

Заполучив сумку и вынув из нее телефон, Дарлинг бросает взгляд на дисплей: Костас ей не звонил, зато есть четыре пропущенных звонка. Один от Лерки (что странно, ведь Лерка звонит ей раз в столетие, справедливо считая, что общения по скайпу вполне достаточно). Три других пришли с неизвестного Дарлинг, но явно не российского номера, с интервалом в двадцать минут. Настойчивость анонимного абонента требует от Дарлинг ответных действий — но стоит ли звонить незнакомому человеку сейчас, после выпитого коньяка? Если это касается рабочего графика Костаса…

Ей плевать на рабочий график Костаса.

Мысль, которой она устыдится, как только действие спиртного пройдет, — Дарлинг знает точно. К черту рабочий график, но позвонить самому Костасу необходимо: для того чтобы поддержать его, хотя он вовсе не нуждается в поддержке. А звонок — это так, чтобы он чувствовал, что его одиночество не тотально и совсем не абсолютно. И что существуют люди, готовые по первому его зову…