Велша иметь разговор тет-а-тет, поскольку избежать «прослушки» в его офисе, как я глубокомысленно полагал, было невозможно, а могущественное ЦРУ очень хотело знать не только о планах «подписантов», но и о реакции на них даже таких важных людей, как Федерико Велш… Когда я по возвращении рассказал это всё коллегам-подписантам, они согласились с моим предположением. Сейчас же, по прошествии времени, я думаю, что эти мысли свидетельствовали, скорее, о моей и нашей общей «мании величия». Вполне может быть, у Велша было какое-то совещание или какой-то визитёр, и он спустился для быстроты дела на пять минут для того, чтобы задать два коротких вопроса. Все-таки хорошие фильмы делали в те годы. До сих пор цитаты из «Семнадцати мгновений…» и «Мертвого сезона» нет-нет да и проскочат в наших разговорах… Хотя, если учесть, что Вэлш – функционер очень высокого государственного уровня (до назначения в НИР он был советником президента Мексики), любое предположение имеет право на жизнь.

Основной целью этой поездки в США было установление персональных контактов с американскими учеными и обсуждение возможности выполнения совместных проектов. Мои коллеги-«подписанты» снабдили меня своими предложениями. График был достаточно плотный: три лекции в Национальном институте охраны окружающей среды, Рисерч Триангл Парк, Северная Каролина (26 апреля, 1 и 2 мая), переговоры с директором института К. Барретом, одним из руководителей Национальной токсикологической программы США Гэри Борманом; затем встреча с Ф. Вэлшем в Бетесде, поездом в Филадельфию на семинар в Университете Пенсильвании, где тогда работал С. Ревской; 9 мая лекция в Геронтологическом центре Национального института старения в Балтиморе, обсуждение с Дж. Ротом и Д. Инграмом планов совместных исследований; 14 мая – лекция в Национальной лаборатории рака им. МакЭрдла в Мэдисоне (штат Висконсин), встречи с директором лаборатории проф. Генри Питотом, Биллом Эршлером, Ричардом Вейндруком, посещение их лабораторий, посещение лаборатории приматологии, обсуждение возможного сотрудничества; затем перелет на Западное побережье в городок Паско (штат Вашингтон), посещение Тихоокеанской северо-западной национальной лаборатории и 17 мая лекция; перелет в Бостон – 20 мая лекция в Гарвардской медицинской школе, переговоры с Яном Вийком о совместных опытах с 5-бромодезоксиуридином; затем Нью-Йорк – 22 мая лекция в госпитале Маунт-Синай, переговоры с руководителем международных программ Американской ассоциации исследователей рака (забыл фамилию) и, наконец, лекция в Американском фонде здоровья в Валгалле (штат Нью-Йорк), переговоры с научным директором Фонда Гэри Уильямсом. Должен сказать, что везде, где я был, американские ученые были знакомы с нашим письмом в «Journal National Cancer Institute», живо интересовались положением в российской науке. Во время этой поездки возник ряд контактов, которые получили свое вполне конкретное продолжение.

В пустыне Паско

Подробнее расскажу о посещении в 1996 году городка Ричланд в штате Вашингтон, куда меня пригласили Ричард Стивенс и Ларри Андерсон, руководившие проектом по изучению влияния низкочастотных электромагнитных полей (ЭМП) на развитие опухолей. Баттеле-Пасифик-лаборатория была расположена в пустыне Паско, где также находился один из крупнейших ядерных центров США. Когда мы с Риком Стивенсом приехали в лабораторию, первым делом меня сфотографировали анфас и в профиль, повесив бирку на грудь с двумя этими фотографиями и именем, проинструктировали, чтобы я ходил только по определенным дорожкам, имевшим специальную разметку, и с сопровождающим. Рик сказал, что я, наверное, первый русский, который посетил этот центр. Ричард и Ларри показали мне прекрасно оборудованные стенды, на которых проводилось воздействие ЭМП с частотой 60 Гц на крыс, с тщательной дозиметрией всех параметров излучений, включая напряженность магнитного поля. Семинар прошел очень интересно, мне задали множество вопросов по методикам экспозиции, дозиметрии, почему и как мы ставили опыты, чем был обусловлен выбор моделей. Р. Стивенс очень интересовался работами советских ученых по проблеме ЭМП и постоянного освещения. Он писал книгу на эту тему и попросил меня прислать ему подробные рефераты работ И. О. Смирновой, И. К. Хаецкого, А. Кураласова. Поскольку они были большей частью опубликованы не в журналах, а в сборниках, то были практически недоступны зарубежным исследователям. Рефераты были мной подготовлены и отосланы. Ричард поблагодарил меня, но ни в вышедшей через год книге[100], ни в одной его статье ссылок на эти работы, как и на наши с Бениашвили работы, я не обнаружил.

В 1998 году Национальное агентство и Институт по охране окружающей среды США организовали в городе Фениксе (штат Аризона) грандиозное совещание по влиянию ЭМП на развитие опухолей. Были приглашены все, кто что-либо сделал в этой области и имел серьезные публикации. Получил приглашение и я. В совещании принимали участие многие мои старые знакомые – Р. Рейтер, Р. Стивенс, Л. Андерсон, Д. Вард, В. Лошер, Д. Бласк, Б. Уильсон и другие. Удивительное дело – в работах американских ученых воздействие ЭМП не оказывало влияния на развитие индуцированного химическими канцерогенами рака молочной железы, тогда как европейские специалисты, как правило, наблюдали усиление канцерогенеза. Одним из необъяснимых феноменов была низкая воспроизводимость результатов, полученных на одной модели канцерогенеза, одинаковой линии крыс и даже на одной установке при одинаковых условиях экспозиции. Неоднократно повторявший свои опыты доктор Лошер из Ганновера впал в глубокую депрессию из-за этого феномена, который Р. Рейтер остроумно назвал «феноменом Чеширского Кота». «Иногда мы, подобно Алисе в Стране Чудес, отчетливо наблюдаем определенные эффекты ЭМП, в то время как в других аналогичных экспериментах они менее очевидны или вообще исчезают», – писал он в одной из своих статей. Видимо, в Новом Свете Чеширскому Коту не очень нравилось, потому что он предпочитал появляться чаще в Старом… Складывалось впечатление, что перед американскими специалистами поставлена задача не допустить признания канцерогенной опасности для человека низкочастотных ЭМП.

Примерно в 1996–1998 годах в нашу лабораторию пришла Елена Зарипова, практический гинеколог, проходившая клиническую ординатуру в Институте на онкогинекологическом отделении. Она хотела заниматься наукой и защитить диссертацию. В лаборатории в то время исследовали эффекты нового индуктора интерферона, названного «Циклофероном». Я предложил Лене посмотреть – будет ли «Циклоферон» тормозить канцерогенез шейки матки у мышей, поскольку было известно, что инфицированность вирусом папилломы является важнейшим фактором риска рака шейки матки у женщин. (В 2008 году директор Немецкого научного центра исследования рака профессор Гарольд цур Хаузен получил Нобелевскую премию за открытие этого факта.) Лена энергично взялась за работу, быстро подружилась с нашими сотрудниками и сотрудницами. Как-то за общим чаепитием Лена сказала, что она недавно переехала из Ростова в Петрозаводск (перевели мужа-военного) и что её крайне удивило на Севере, так это очень высокая частота ановуляции, нарушений цикла и мастопатий у женщин. В Ростове такого она никогда не видела.

– Всё понятно, – объяснял я Лене. – Белые