Г-н де ла Бесьер ответил таким тоном, что несколько Бессмертных обернулись:

– Нет! Ни за что я не сяду в кресло монсеньора д’Абвиля!

– Это почему же? – с неприятным смешком осведомился г-н непременный секретарь. – Почему вы ни за что не сядете в кресло монсеньора д’Абвиля? Неужели вы тоже приняли всерьез весь тот вздор, который болтают о Заколдованном кресле?

– Я не принимаю всерьез никакого вздора, господин непременный секретарь. Но я ни за что не сяду туда просто потому, что мне это не угодно.

Коллега, занявший место г-на Реймона де ла Бесьера, тотчас же освободил его и поинтересовался вполне пристойно и без тени насмешки, верит ли г-н Реймон де ла Бесьер, так долго живший в Египте и по роду своих занятий глубоко, как никто другой, проникший к истокам Каббалы, в силу заклятий?

– Я далек от того, чтобы отрицать ее.

Это заявление заставило насторожиться всех присутствующих, а поскольку для подготовки к голосованию, ради которого сегодня собралось столько Бессмертных, требовалось еще с четверть часа, г-на де ла Бесьера попросили объясниться.

Академик, бросив вокруг себя пристальный взгляд, сперва убедился, что никто не улыбается и что даже г-н Патар утратил свой проказливый вид.

Тогда он веско изрек:

– Здесь мы прикасаемся к Тайне. Ибо все незримое, что окружает нас, есть Тайна. Современная наука, глубже древней проникшая в суть видимого мира, отстала от нее в постижении Незримого. Сила заклятий незрима, но она, тем не менее, существует. Кто станет отрицать, что существуют удача и неудача? Ведь обе они способны властвовать и над людьми, и над событиями, и над предметами с очевидным постоянством. Сегодня об удаче или неудаче говорят как о некоей неизбежности, против которой ничего нельзя поделать. Но древняя наука за многие сотни веков непрерывных опытов постигла эту таинственную силу, и, быть может (я повторяю – быть может!), тот, кто проник в самые глубины сокровенного знания, умеет этой силой управлять. То есть насылать либо доброе, либо злое заклятие.

Наступила тишина. Все присутствующие безмолвно воззрились на Заколдованное кресло.

Через какое-то время г-н канцлер нарушил молчание:

– А господин Элифас де ла Нокс и вправду проник в Незримое?

– Полагаю, что да, – твердо ответил г-н Реймон де ла Бесьер, – иначе я не голосовал бы за него. Именно подлинное знание Каббалы делает его достойным войти в наше Братство. – И он добавил: – Каббала, которая, похоже, заново родилась в наши дни под именем пневматологии, – это самая древняя наука, достойная всяческого уважения. Только глупцы способны насмехаться над ней.

Г-н Реймон де ла Бесьер вновь обвел присутствующих проницательным взглядом. Но никто уже не смеялся.

Мало-помалу помещение заполнялось. Кто-то спросил:

– А что такое Тайна Тота?

– Тот, – ответствовал ученый, – это изобретатель египетской магии, и его тайна – это тайна жизни и смерти.

Послышался насмешливый фальцет г-на непременного секретаря:

– Обладая подобной тайной, наверное, очень досадно не быть избранным во Французскую Академию!

– Господин непременный секретарь, – торжественно заявил г-н Реймон де ла Бесьер, – если господину Бориго, или Элифасу – зовите его, как вам заблагорассудится, так вот, если этому человеку удалось постичь Тайну Тота, на что он притязает, то он приобрел силу большую, чем у вас и у меня вместе взятых. Умоляю вас верить этому! И уж если со мной случится несчастье сделать его своим врагом, то я предпочту встретить ночью на своем пути шайку вооруженных разбойников, чем его одного средь бела дня с голыми руками!

Старый египтолог произнес эти слова с такой силой и убежденностью, что произвел настоящую сенсацию. Но г-н непременный секретарь продолжал упорствовать и сказал с суховатым смешком:

– Видимо, сам Тот надоумил его прохаживаться по парижским салонам в фосфоресцирующих одеждах. Ведь он, если не ошибаюсь, председательствовал на собрании пневматистов в каком-то светящемся костюме?

– У каждого, – спокойно возразил г-н Реймон де ла Бесьер, – есть свои маленькие причуды и слабости.

– Что вы хотите этим сказать? – неосторожно спросил г-н непременный секретарь.

– Ничего, – загадочно ответил г-н Реймон де ла Бесьер. – Единственно, господин непременный секретарь, позвольте мне удивиться тому, что насмешки над таким солидным магом, как господин Бориго, позволяет себе самый закоренелый фетишист из всех нас.

– Я?! Фетишист? – возопил г-н Ипполит Патар, надвигаясь на своего коллегу и свирепо выпятив челюсть, словно собираясь разом проглотить всю египтологию. – С чего вы взяли, сударь, что я фетишист?

– Я видел, как вы прикасаетесь к дереву, думая, что этого никто не замечает.

– Я?! Прикасаюсь к дереву? Вы видели, как я прикасаюсь к дереву?

– Да больше двадцати раз на дню!

– Вы лжете, сударь!

Тотчас же кинулись их разнимать. Раздались возгласы:

– Полно, господа! Господа!

– Господин непременный секретарь, уймитесь!

– Господин де ла Бесьер, эта ссора недостойна ни вас, ни этих стен!

Все достопочтенное собрание впало в состояние такого лихорадочного возбуждения, которое совершенно не вязалось с обликом Бессмертия. Один лишь великий Лустало, казалось, ничего не видел и не слышал, упорно погружая свое перо в табакерку.

Г-н Ипполит Патар, привстав на цыпочки, высоко задрав голову и буравя маленькими глазками старика Реймона, вопил:

– Он окончательно утомил нас этим своим огнем святого Эльма![25]Этим Элифасом – Кукишем-с-маслом! Тайбуром-Самодуром! Боригоновым ослом[26]!

Перед этой остротой, столь же неистовой, сколь и неуместной в устах непременного секретаря Французской Академии, г-н Реймон де ла Бесьер сохранил все свое хладнокровие.

– Господин непременный секретарь, – сказал он, – я не солгал ни разу за всю свою жизнь и не собираюсь учиться этому в моем нынешнем возрасте. Не далее, как вчера, перед торжественным заседанием я сам видел, как вы поцеловали ручку своего зонтика!