В своей речи, более выразительной, чем правильной, Бабетта сумела восхитительно точно обрисовать ситуацию. Г-н непременный секретарь был сражен.

– Так вы полагаете… – залепетал он.

– Я полагаю, – оборвала собеседника Бабетта, – что этот Элифас или как его там – грязный колдун! Обещал ведь, что отомстит, вот и отомстил – перетравил их всех… А отраву, должно, в письма подсыпал. Вы что, не верите мне? По-вашему, не так все было? Да послушайте же вы меня, господин Непременник, хорошенько послушайте! Может, тут чего другое… Скажите мне опять по чести да по совести: если мой хозяин станет у вас читать это свое похвальное слово, как те двое, – и вдруг помрет, а? Что тогда? Снова заявите, что это естественно?

– Нет! – без колебаний воскликнул г-н Ипполит Патар.

– По чести и по совести?

– По чести и по совести!

– Ну так вот, господин Непременник, я не хочу, чтобы он помер!

– Он не умрет, сударыня!

– То же самое говорил моему хозяину этот… Максим д’Ольнэ… а сам помер!

– Из этого не следует, однако, что и господин Латуш…

– Бог его ведает! Уж я-то точно запретила хозяину туда являться, в эту вашу Академию…

– Но он в нее избран, сударыня!

– Знать ничего не знаю! Раз не придет – значит, и не избран. Я и всем газетчикам, которые сюда нагрянули, то же самое объявила. Так что придется держать слово. Не явится он, точно вам говорю.

– Как не явится? Но у нас письма от него…

– Это без толку. После того письма, которое он вам вчера написал, никто и слова поперек не молвит. Он его при мне писал, вы его, небось, уже получили нынче утром? Он мне сам его читал. Там про то, что не пойдет он в Академию…

– Клянусь вам, сударыня, я не получал такое письмо! – вскричал г-н Ипполит Патар.

Бабетта, обдумывая услышанное, некоторое время молчала. Потом решительно заявила:

– Я верю вам, господин Непременник.

– Почта, – как бы оправдываясь, начал г-н Патар, – порой работает неважно…

– Нет, – со вздохом отвечала Бабетта, – нет, господин Непременник. Не то! Вы потому его не получили, письмо это, что он его попросту не отправил! – Она снова вздохнула. – Он так в нее хотел, в вашу Академию! – И грозная Бабетта заплакала, причитая: – Ох, принесет она ему несчастье! Ох, принесет! Я все время вот о чем думаю… – продолжала она сквозь слезы. – Предчувствие у меня такое, а оно, знаете ли, не обманывает… Сами рассудите, господин Непременник, ведь неспроста это будет, коли мой хозяин помрет, как те двое. Правда? Так не дайте же ему помереть, не заставляйте его слово похвальное читать, как остальных!

– Но это невозможно! – возразил г-н Патар, глаза которого тоже увлажнились. – Совершенно немыслимо! Кто-то обязательно должен произнести речь в честь монсеньора д’Абвиля.

– Мне-то что, – всхлипывала Бабетта, – мне-то все равно. А вот он, бедняга, только о том и думает, как бы получше его написать, это похвальное слово вашему д’Абвилю! Злости в г-не Латуше ни на грош нету! Ох, доконает оно его, это похвальное слово! Да разве хозяина что-то остановит? Ему лишь бы в Академию вашу попасть! Но у меня предчувствие, говорю вам…

– Напрасно вы…

– Тсс! Тише! – приложила палец к губам Бабетта, внезапно прервав свои причитания.

Она яростно уставилась на тротуар под окнами. Г-н непременный секретарь проследил за ее взглядом и заметил прямо под фонарем напротив дома шагающий ящик! Только теперь кроме маленьких ножек у него была еще и голова! Странная голова – лохматая, заросшая дикой бородой, она едва виднелась из-за огромного ящика.

– Шарманщик, – прошептал г-н Ипполит Патар.

– Игрец, – тихонько выдохнула Бабетта, для которой все уличные музыканты были «игрецами». – Ей-богу, тот самый! Вернулся! Думает, что мы уже спим. Да тише вы, не возитесь! – Она так разволновалась, что стало слышно, как колотится ее сердце. – Поглядим сейчас, что он затевает, – пробормотала она сквозь зубы.

Тем временем шагающий ящик никуда не шагал. Его лохматая и бородатая голова неотрывно смотрела прямо в сторону г-на Патара и Бабетты, но, конечно, не видела их. Голова эта была покрыта столь буйной растительностью, что невозможно было различить ни одной черты лица. Выделялись лишь глаза – живые и проницательные.

Г-н Ипполит Патар подумал про себя: «Где-то я их уже видел, эти глаза». Он встревожился еще больше, хотя для этого уже не требовались никакие новые события. Обстоятельства сами по себе были пугающими, ненадежными и таинственными, а тут еще угол темной кухни с зарешеченными окнами да речи старой служанки, растревожившие ему сердце. Все правда, все правда! Он сгоряча ответил, что обе смерти естественны. А вдруг этот третий тоже умрет? Какая ответственность падет тогда на него, непременного секретаря! Не говоря уже об угрызениях совести…

Сердце г-на Патара застучало так же сильно, как и у суеверной Бабетты.

Но что все-таки делала на пустынном тротуаре эта лохмато-бородатая голова, торчащая из-за шарманки? Почему еще совсем недавно этот ящик так странно вышагивал, то показываясь, то исчезая, и зачем вернулся, после того как был изгнан? Ведь очевидно же, что именно за ним недавно гналась старая Бабетта со всеми пылом и скоростью, доступными ее калошам. С какой целью этот ящик возвратился под фонарь? Чего ради он торчит там со своей дремучей бородой и таращится на них маленькими моргающими глазками?

«Поглядим сейчас, что он затевает», – сказала Бабетта. Но он ничего не затевал, только смотрел.

– Погодите! – прошептала служанка. – Погодите!

С тысячей предосторожностей она стала прокрадываться к выходу из кухни, по-видимому, решив возобновить охоту. Ах, какая она все-таки храбрая, не взирая на свои страхи!

На какое-то мгновение г-н непременный секретарь отвел глаза от неподвижного ящика, чтобы последить за продвижением Бабетты. Но когда снова выглянул на улицу, ящик внезапно исчез.

– Ох, – выдохнул он. – Его уже нет. Ушел.

Бабетта вернулась к окну и тоже посмотрела наружу.

– Нету! – простонала она. – Я из-за него тут со страху помру! Ну, попадись он мне, уж я ему бородищу-то повыдергаю!

– А что ему нужно? – растерянно пробормотал г-н непременный секретарь.

– Про это вы сами у него и спросите, господин Непременник! Сами и спросите! Только не дает он к себе подойти – прямо как привидение. Да и боюсь я… Я ведь, знаете, из Родеза, а у нас там всем известно, что игрецы – не к добру.

– Ах! – воскликнул г-н Непременник, прикасаясь к ручке своего зонтика. – Почему?

Бабетта, перекрестившись, чуть слышно прошептала:

– Хромуша…

– Что? Какая хромуша?

– Не какая, а какой. Этот Хромуша набрал игрецов и велел им играть музыку на улице, чтоб никто не слышал, как он с дружками убивает бедного господина Фюальдеса[27]. Это же все знают. Так-то вот, господин Непременник.