Статья была без подписи, но г-н Патар все равно обрек поруганию анонимного автора, для начала обозвав его идиотом, после чего толкнул дверь, пересек первый зал, весь загроможденный колоннами, пилястрами, бюстами и многочисленными скульптурными монументами, воздвигнутыми в память усопших академиков, которым он на ходу отвесил поклон; потом миновал второй зал и прибыл наконец в третий, уставленный столами с обивкой из одинакового зеленого сукна в обрамлении симметрично расположенных кресел. В глубине на пространном панно выделялась величественная фигура изображенного во весь рост кардинала Армана Жана дю Плесси, герцога де Ришельё[20].

Г-н непременный секретарь оказался в так называемом Словарном зале, где академики собирались для работы над «Академическим словарем»[21].

Пока здесь было пусто.

Он затворил за собой дверь, устроился на своем привычном месте, разложил почту на столе и заботливо поместил в углу, за которым ему удобно было приглядывать, свой зонтик; без него Патар никогда никуда не выходил и заботился о нем ревниво, как о предмете почти священном.

Потом он снял шляпу, заменил ее маленькой шапочкой черного бархата, украшенной вышивкой, и начал обход помещения мягкими, чуть шаркающими шагами. Столы, мимо которых он проходил, были расставлены таким образом, что между ними оставалось свободное пространство, где помещались кресла. Среди них были и знаменитые.

Подходя к таким, г-н непременный секретарь задерживал на них свой опечаленный взгляд, качал головой и шептал прославленные имена. Обойдя весь зал, он очутился перед портретом кардинала Ришельё. Он снял перед ним свою шапочку и поздоровался:

– Приветствую тебя, великий человек! – Потом повернулся к великому человеку спиной и погрузился в созерцание одного из кресел.

То было кресло как кресло, ничуть не отличавшееся от остальных, собранных в этом зале, – с квадратной спинкой и четырьмя ножками, ни больше ни меньше. Но именно в нем имел обыкновение сиживать во время заседаний монсеньор д’Абвиль, и после смерти прелата оно по-прежнему пустовало.

Никто более не садился в него: ни бедный Жан Мортимар, ни несчастный Максим д’Ольнэ, которым так ни разу и не представился случай переступить порог зала закрытых заседаний – Словарного зала. Ибо во всем царстве Бессмертия только здесь было ровно сорок кресел – точно по числу самих Бессмертных.

Итак, г-н непременный секретарь созерцал кресло монсеньора д’Абвиля.

Он сказал вслух:

– Заколдованное кресло! – и пожал плечами. Потом произнес как бы в шутку роковую фразу: – «Горе тому, кто дерзнет сесть в это кресло раньше меня!» – Он вдруг подошел к креслу так близко, что почти задел его. – Ну уж я-то, – вскричал он, ударяя себя в грудь, – я, Ипполит Патар, который смеется над всем этим вздором: и над дурным глазом, и над господином по имени Элифас де Сент-Эльм де Тайбур де ла Нокс, – я сяду в тебя, Заколдованное кресло! – Развернувшись соответствующим образом, он приготовился осуществить свое намерение. Однако, уже наполовину согнувшись, вдруг передумал, остановился, выпрямился и проворчал: – Впрочем, нет, не стану садиться. Слишком глупо! Таким глупостям вообще не стоит придавать значения.

И г-н непременный секретарь вернулся на собственное место, коснувшись на ходу украдкой, одним пальцем деревянной ручки своего зонтика.

Тут открылась дверь и вошел г-н канцлер, ведя за собой за руку г-на директора. Г-н канцлер был просто г-ном канцлером, то есть избранным на эту должность сроком на три месяца до следующих выборов, а вот директором в этом триместре состоял сам великий Лустало – один из первых ученых мира. Итак, г-н канцлер вел его, а тот позволял вести себя за руку, как слепого. Происходило это вовсе не потому, что великий Лустало плохо видел, – нет, просто он отличался столь необыкновенной рассеянностью, что в Академии решили не отпускать его одного ни на шаг. Жил он где-то за городом, и, когда собирался в Париж, некий мальчуган лет десяти сопровождал его до самой привратницкой Академии, где и сдавал с рук на руки. Далее заботы о нем брал на себя г-н канцлер.

Обычно великий Лустало ничего не замечал и не слышал из того, что происходило вокруг, и каждый старался оставить его в покое, наедине с возвышенными размышлениями, из которых в любую минуту могло родиться грандиозное открытие, способное изменить условия человеческого существования.

Но на сей раз обстоятельства были столь серьезны, что г-н непременный секретарь отважился не только напомнить о них великому ученому, но и разъяснить их ему. Лустало не присутствовал на последнем заседании, за ним срочно послали лишь сегодня утром, и было более чем вероятно, что он оказался единственным во всем цивилизованном мире человеком, который еще не знал в этот час, что Максима д’Ольнэ постигла та же злая участь, что и Жана Мортимара, автора «Трагических ароматов».

– Ах, господин директор, какая катастрофа! – вскричал г-н Ипполит Патар, воздевая руки к небесам.

– Что же такое случилось, мой дорогой друг? – соблаговолил добродушно осведомиться великий Лустало.

– Как? Вы разве не знаете? Разве господин канцлер вам ничего не сообщил? Выходит, мне самому придется объявить вам эту скорбную весть?! Максим д’Ольнэ скончался!

– Упокой, Господи, его душу, – промолвил великий Лустало, сохранивший всю свою детскую веру в полной неприкосновенности.

– Скончался, как и Жан Мортимар, прямо здесь, в Академии… произнося свою торжественную речь…

– Что ж, тем лучше, – ответил ученый муж с самым серьезным видом. – Прекрасная смерть! – Он безмятежно потер руки. – Вы ради этого меня побеспокоили?

Г-н непременный секретарь и г-н канцлер обескураженно переглянулись. Затем, догадавшись по рассеянному взгляду великого ученого, что тот думает уже о чем-то другом, отвели его на привычное место. Там они его усадили, дали бумагу, перо, чернильницу и удалились с таким видом, будто хотели сказать: «Здесь ему будет покойно!»

Потом, устроившись в оконной нише, г-н канцлер и г-н непременный секретарь, бросив взгляд на пустынный двор, поздравили себя с удачной военной хитростью, которую пустили в ход, чтобы избавиться от газетчиков. Накануне вечером было официально объявлено, что после принятия решения о присутствии на похоронах Максима д’Ольнэ Академия соберется в полном составе лишь через неделю, чтобы обсудить вопрос о новом преемнике м-ра д’Абвиля, поскольку вопрос этот, несмотря на два успешных голосования, по-прежнему оставался открытым.