Ларсан шантажировал Дарзака точно так же, как Матильду, пользуясь тем же оружием – все той же тайной… В своих письмах, настоятельных, словно приказы, он выражает готовность вступить в переговоры, отдать всю любовную переписку прежних лет, а главное, исчезнуть – за хорошую цену, конечно… Дарзак вынужден ходить на встречи, которые злодей ему назначает под угрозой немедленного разглашения тайны, точно так же как Матильда вынуждена соглашаться на свидания, которые требует бывший супруг. И в тот самый час, когда Боллмейер покушается на жизнь Матильды, Робер появляется в Эпине, где сообщник Ларсана – существо довольно странное, порождение злых сил, с которым мы еще когда-нибудь встретимся, – удерживает его, заставляя терять драгоценное время и дожидаясь, пока это страшное совпадение, о причинах которого завтрашний подсудимый ни за что не решится рассказать, не заставит его совсем потерять голову.

Однако Боллмейер совершил грубую ошибку, не приняв в расчет нашего Жозефа Рультабия.

Но теперь, когда тайна Желтой комнаты наконец раскрыта, не следовать же нам за Рультабием в Америку, не отставая от него ни на шаг? Мы знаем юного репортера, знаем, какими мощными средствами информации, скрытыми в двух бугорках у него на лбу, он располагал, чтобы до конца распутать полную приключений историю мадемуазель Станжерсон и Жана Русселя. В Филадельфии он сразу же получил все необходимые сведения, касающиеся Артура Ранса; Рультабий узнал о его самоотверженном поступке, но в то же время и о цене, которую тот рассчитывал за это получить. В свое время в гостиных Филадельфии пошли толки о предстоящем будто бы браке между ним и мадемуазель Станжерсон… Такая нескромность молодого ученого, его неустанные домогательства, которыми он продолжал досаждать мадемуазель Станжерсон даже в Европе, беспорядочная жизнь, какую он вел под предлогом того, что хотел-де утопить свое горе, – все это не вызывало у Рультабия симпатии к Артуру Рансу. Этим-то и объясняется та холодность, с какой он встретился с ним в зале для свидетелей. Впрочем, он сразу же понял, что Ранс ни в коей мере не причастен к злодействам Ларсана.

Итак, Рультабию оставалось выяснить, кем же был Жан Руссель. Поэтому из Филадельфии он отправился в Цинциннати, проделав путешествие, совершенное некогда Матильдой. В Цинциннати он разыскал старую тетушку и сумел расположить ее к разговору. История с арестом Боллмейера пролила некоторый свет на события, и ему все стало ясно. В Луисвилле он посетил «дом священника» – красивое скромное жилище в старом колониальном стиле, которое и в самом деле «не утратило своего очарования». Затем, распростившись с прошлым мадемуазель Станжерсон, он устремляется вслед за Боллмейером – из тюрьмы в тюрьму, с каторги на каторгу, от преступления к преступлению; и когда наконец Рультабий уже отплывал обратно в Европу, он знал, что именно здесь, с этого самого причала, пять лет назад ступил на корабль Боллмейер, имея в кармане документы на имя некоего Ларсана, почтенного коммерсанта из Нового Орлеана, которого незадолго до этого он убил…

Теперь вы, конечно, полагаете, что вам полностью известна тайна мадемуазель Станжерсон? Ошибаетесь. От брака с Жаном Русселем у мадемуазель Станжерсон родился ребенок – мальчик. Он появился на свет во время пребывания молодой женщины у старой тетушки, которая настолько ловко все устроила, что в Америке никто и никогда так ничего и не узнал о ребенке. Вы спросите, что сталось с этим мальчиком? Но это уже другая история, которую когда-нибудь я вам обязательно расскажу.

Прошло около двух месяцев после описанных здесь событий, и я снова повстречал Рультабия. Он в задумчивости сидел на скамье во Дворце правосудия.

– О чем это вы замечтались, мой дорогой друг? – обратился я к нему. – Вид у вас довольно печальный. Как поживают ваши друзья?

– А разве, кроме вас, у меня есть истинные друзья? – ответил он мне вопросом на вопрос.

– Но я надеюсь, что господин Дарзак…

– Конечно, конечно…

– И что мадемуазель Станжерсон… Кстати, как ее здоровье? Получше?

– Много лучше, да, она идет на поправку.

– Так отчего же вы грустите?

– Я невесел оттого, – сказал он, – что мне вспомнились духи дамы в черном…

– Духи дамы в черном?! Послушайте, вы всегда говорите о них! Так объясните же мне наконец, почему этот аромат с такой настойчивостью преследует вас?

– Когда-нибудь, может быть… Потом когда-нибудь… – промолвил Рультабий.

И глубоко вздохнул.

– Поскорей бы все это закончилось… По правде сказать, у меня нервы на пределе. Скверная его ждет минута – такому не позавидуешь.

– Да уж. Но говорят, он вообще ничего не боится!..

– Дети у него есть?

– Нет! И он вдовец к тому же!..

– Тем лучше!

– Все-таки будем надеяться, что он не погибнет. И давайте поспешим!

Услышав эти мрачноватые речи, г-н Гаспар Лалуэт, почтенный человек, торговец картинами и антиквариатом, вот уже десять лет проживавший на улице Лаффит, а сегодня вышедший прогуляться по набережной Вольтера, чтобы порыться на лотках продавцов старинных гравюр и прочей древней рухляди, поднял голову…

И в тот же миг столкнулся с кучкой молодых людей в студенческих беретах, выскочивших из-за угла улицы Бонапарта. Молодые люди, не переставая болтать, слегка оттеснили его в сторону на узком тротуаре и продолжили свой путь, даже не дав себе труда мало-мальски извиниться.

Опасаясь быть втянутым в неприятную ссору, г-н Гаспар Лалуэт подавил в себе досаду, вызванную подобной невежливостью, и рассудил, что студенты, вероятно, торопились на какую-то дуэль, роковой исход которой и обсуждали во всеуслышание.

Он опять стал внимательно изучать некий выставленный в витрине ларчик с геральдическими лилиями, выглядевший так, будто относился к временам Людовика Святого[15], и, быть может, некогда заключал в себе молитвенник или четки самой Бланки Кастильской[16]. Но тут позади него снова раздался голос:

– Что бы там ни говорили, а он действительно храбрец!

Другой голос ответил:

– Я слышал, он три раза обошел вокруг света! Но все же, честно признаться, не хотел бы я оказаться на его месте! Только бы не опоздать!

Г-н Лалуэт обернулся. Два старичка проследовали мимо него в сторону Академии, ускоряя шаг.

«Однако! – подумал г-н Лалуэт. – Неужто и старики вдруг так же очумели, как и те молодчики? – (Самому г-ну Лалуэту было около сорока пяти лет – возраст не молодой и не старый). – Эти двое, похоже, бегут на то же злополучное свидание, что и давешние студенты».