тряпка.

С каждым шагом Говна Куска мир раскачивался. Бедект закрыл глаза, желая, чтобы мир встал на свое место и успокоился на этом. Когда он снова открыл их, то сморгнул от тупого удивления.

Пологие холмы и густые леса Зельбстхаса исчезли, сменившись редкими пятнами зелени на каменистой почве – чахлые растения да пучки травы.

– Где?

– Мы несколько часов назад проехали мост в Готлос, – сказала Цюкунфт.

– Точно, – ответил Бедект. – Я забыл.

– У моста была башня, – сообщила она.

– Готлосская застава. Я удивлен, что нас пропустили.

Цюкунфт осмотрела его, склонив голову набок и покусывая нижнюю губу.

– Там никого не было. Место кишело вороньем. От него несло смертью.

– Может, война с Зельбстхасом уже началась, – предположил Бедект.

Зачем Морген приказал вырезать гарнизон на заставе, но в сам Готлос не вошел, Бедект даже предположить не мог.

«Старик, ты все еще ищешь смысл в поступках гайстескранкенов?»

Возможно, ожидать, что безумный маленький мальчик будет вести себя логично, было не самым здравым…

– Я в здравом уме, – рявкнул Бедект.

– Пардон? – переспросила Цюкунфт.

– Ничего. Так о чем мы говорили?

– Ты не проронил ни слова за последние несколько часов.

– Я размышляю.

– Морда у тебя, как кот насрал, – сказала Штелен. – А твои планы всегда идут наперекосяк.

– Пасть свою вонючую захлопни, – ответил Бедект.

– Я ничего не говорила, – произнесла Цюкунфт. – Может быть, нам уже стоит остановиться на ночлег. Солнце в любом случае скоро зайдет.

Он огляделся по сторонам. Никакой Штелен и в помине нет. Померещилось ему, что ли?

– Можно еще немного проехать, – сказал Бедект и свалился с коня.

Когда он в следующий раз открыл глаза, Цюкунфт уже набрала дров, развела костер и сидела напротив него, свернувшись калачиком. В живот Бедекту кто-то словно набил гадюк, облил их лампадным маслом и поджег. Рядом с ним лежали кусок хлеба, немного сушеного мяса и фляга с водой, но он их проигнорировал. Одна мысль о еде вызывала тошноту. Повсюду в отблесках костра плясали тени, наполняя скалы Готлоса демонической жизнью. Чахлые деревья извивались, словно покрытые разъяренными змеями. Камни пульсировали, набухая и сжимаясь, как будто дышали. В каждой расщелине сверкали глаза, наблюдая за ним, разыскивая слабое место, выжидая удобный момент. Бедект оскалился на них сломанными зубами и беззвучно зарычал, вызывая их на бой.

Вымотавшись за день, Цюкунфт тихонько похрапывала, прижавшись к нему. Бедект подумал, не разбудить ли ее и не сказать, чтобы она пошла и легла спать где-нибудь в другом месте, но не сделал этого.

Бедект, как мог, осмотрел свой бок, не разбудив зеркальщицу. Закостеневшие тряпки из таверны исчезли, их сменила его собственная скатка, и бок снова был туго затянут многочисленными кожаными ремнями – покрытыми гноем. Он был рад, что не проснулся во время перевязки и не увидел, в каком состоянии рана.

Иногда лучше не знать.

Пот так и тек по его лицу, и даже сквозь новую повязку он уловил запах разложения.

«Повязки она поменяла, но это ничего не изменило. Ты продолжаешь умирать».

Он представил себе омерзение, которое это вызвало бы у Моргена.

«Когда ты в последний раз стирал эту скатку?» – с искаженным от отвращения лицом спросил бы юный бог.

Бедект подавил смех. Походное одеяло, как и он сам, не видело воды и мыла с тех пор, как он умер, – то есть уже несколько недель.

Внимание Бедекта привлек мерцающий отблеск. Зеркало Цюкунфт лежало рядом с ней на расстоянии вытянутой руки. Должно быть, она заглядывала в него, прежде чем свернулась калачиком на Бедекте и заснула. Поверхность зеркала, на которой сверкали отсветы пламени, словно бы натянулась и выпирала, как будто что-то пыталось вырваться из него наружу. Бедект наблюдал за происходящим с оцепенелым любопытством.

За край зеркала ухватились маленькие пальчики с поломанными и обгрызенными ногтями. Из вязкой поверхности вырвалась рука и потянулась наружу, где и вцепилась ногтями в каменистую почву. Бедект смотрел, и какая-то часть его кричала, что это неправильно, что он должен что-то сделать.

Разбей зеркало, разбуди Цюкунфт, беги. Сделай хоть что-нибудь.

Но он просто ждал.

«Почему бы нет. Что так помирать, что эдак. И я устал».

Рука шарила по земле, пока не нашла наконец, за что зацепиться, и вытащила еще больше себя из поверхности зеркала. Бедект без особой надежды оглянулся в поисках топора. Оружие оказалось приторочено к седлу Говна Куска, который находился с другой стороны от костра. Бедект плюнул на эту затею.

Через дюжину ударов сердца рядом с зеркалом сидела маленькая девочка лет десяти и смотрела на него огромными темными глазами. На ней была белая ночная рубашка с одним-единственным пятном – ярко-алым, на груди, там, где находилось сердце. Из груди торчал осколок стекла, с которого еще капала кровь.

Бедект покосился на Цюкунфт. Та спала.

«Что за ерунда? Я – не зеркальщик».

Бессмыслица какая-то.

«Ей, наверное, это снится, – решил он. – Вот оно что. Ей снится сон, а я его вижу, потому что… Потому что…»

Он сдался, не в силах найти объяснение происходящему.

– Я сплю, – сказал Бедект.

– Вся жизнь – сон, – ответила девочка. – Мы не просыпаемся никогда.

– Отвали, – сказал Бедект. – Ты – проклятый горячечный бред.

– Меня зовут Ферганген, – сообщила она.

– Отвали, Ферганген, – повторил Бедект.

– Я сказала это тебе, чтобы ты знал – это не сон.

Бедект уставился на нее, и она пояснила:

– Ты сможешь рассказать об этом Цюкунфт, и она тебе это подтвердит. Она никогда не говорила тебе, как меня зовут. Таким образом, вы оба будете знать, что эта беседа была в реальности. – Она засмеялась открытым, непринужденным детским смехом. – По крайней мере, настолько же реальна, как и все остальное, – добавила она.

Девочка взглянула в зеркало.

– О, ты не расскажешь ей об этом.

– Я тебе не верю, – но он верил. – Это был несчастный случай, – добавил он. – Когда Цюкунфт толкнула тебя, она не хотела тебя убивать.

Ферганген пропустила его слова мимо ушей.

– Ты умираешь, – сказала она.

– Забирайся обратно в свое проклятое зеркало и оставь ее в покое.

– Никогда не предполагалось, что мы сможем возвращаться. Смерть должна была быть настоящим концом, – она пожала плечиками и озорно улыбнулась. – Но все разваливается на куски.

– И вот ты сидишь здесь, мертвая, и говоришь мне, что смерть должна быть настоящим концом.

– Я не умерла, – сказала девочка, глядя на Бедекта, и отблески пламени отражались в ее глазах. – Цюкунфт никогда не была зеркальщицей. Зеркальщица – это я, всегда была. Когда она толкнула меня в зеркало и тот осколок вонзился в меня, я подумала, что зеркало украдет