Гебер, Шометт и Клоотц объединились для борьбы с церковью, противопоставляя ей простой разум, или здравый человеческий рассудок. «Есть только одни властитель, – оказал Клоотц в конвенте, – это само человечество. Природа не склоняется на колени пред собой же… Граждане, разум объединил всех людей в одно общее представительство».

18 октября общинный совет решил отменить религиозные церемонии. Арестные ходы и процессии были запрещены, иконы, реликвии и т. п. были удалены. Так как эти постановления встречены были парижанами с восторгом, то Гебер и Шометт решили убедить дружески расположенного к ним парижского епископа Гобеля сложить с себя свое звание и подать этим пример другим представителям духовенства. Гобель дал себя убедить и явился 7 ноября 1793 года со своими викариями и в сопровождении Шометта в конвент, там снял с себя знаки своего священнического достоинства и надел красную шапку. «Я принял то звание, которое народ мне передал, – сказал Гобель, – я стал епископом, когда народ хотел еще иметь епископов; я перестаю теперь быть епископом, так как народ не хочет больше таковых. Подчиненное мне духовенство проникнуто такими же мыслями». Священник Вожирар присоединился к этому заявлению, и многие священники сложили свое звание. Но были и такие, которые не последовали этому примеру; к числу этих последних принадлежал Грегуар, который, будучи убежденным республиканцем, оставался в то же время в конвенте 7 ноября 1793 года. Как видит читатель, здесь совсем не было принято решения отменить христианство, как это часто легкомысленно утверждают. Общинный совет и Гобель нашли в департаментах многих подражателей. Из церквей были взяты ценные предметы и переданы конвенту для того, чтобы этот последний употребил их на пользу отечества, колокола оыли перелиты в пушки. Конвенту переданы были распятия, всякого рода золотые и серебряные предметы, и лица, передавшие их, наряжались обыкновенно самым причудливым образом: в ризы, рясы и другие священнические одеяния. Один из них повторил слова дикого герцога Христиана Брауншвейгского, который однажды отправил на монетный двор серебряные статуи 12 апостолов, стоявшие в Падерборнском соборе, говоря: «Идите по всему миру и поучайте все народы».

Тем лицам, которые хотели бы отречься от религии, была теперь показана дорога. Больше никто ничего не делал. Ни у кого не было ни права, ни разумного основания насильственно принуждать отрекаться от христианства тех, кто этого не желал. До мысли об отделении церкви от государства люди того времени не додумались, и конституционные священники и теперь еще продолжали считаться государственными чиновниками. Но вожди антирелигиозного движения впалив ошибку, которую люди делают очень часто: они думали, что надо заменить отмененный христианский культ каким-нибудь другим культом. Таким образом, гебертисты пришли к мысли создать культ Разума, поклонение Разуму должно было происходить в каждую декаду. Собор Парижской Богоматери был превращен в храм Разума; поклонение Разуму совершалось также и в других церквах. Народ собирался в церкви, читался текст конституции и декларации прав человека, или устраивались другие чтения и сообщались сведения с театра военных действий; играла музыка, пелись патриотические песни. Особый ящик, напоминавший по форме голову животного, назывался «ртом истины»; в него можно было опускать анонимные запросы, обвинения и советы, относящиеся к общему благу; две трибуны были предназначены для стариков и беременных женщин.

Легкомысленным парижанам новый культ очень понравился, и в первом празднестве, устроенном в честь Разума, приняло участие очень много народа. Это празднество, о котором распространялось так много сплетен, на самом деле было очень скромным и невинным торжеством. Люди потянулись длинной процессией к собору Парижской Богоматери. Несли бюсты Лепеллетье и Марата. Затем появилась богиня Разума, из чего видно, что новый культ опять-таки сильно приближался по своим формам к старому. «Богиня Разума» сидела в старинном кресле, которое несли четверо мужчин. Это была стройная, красивая женщина. Еще в настоящее время сильно распространена ложь, будто богиней Разума была выбрана проститутка; в действительности же это была не кто иная, как известная своей красотой госпожа Моморо, которая, впрочем, сначала ни за что не хотела исполнять эту театральную роль и уступила только после настоятельных просьб в угоду своему мужу. Она была одета в белое платье, на плечи ее был живописно накинут синий плащ, а ее красивая голова была покрыта фригийской шапочкой; великолепные черные волосы ее были распущены. Рядом с ней помещалась актриса, представлявшая богиню Свободы. Само собой понятно, что эти женщины изображали собой только живые картины, и им не «поклонялись», как это многие утверждали. Точно также неверны рассказы, будто в связи с праздником Разума происходили различные оргии. Шометт, являвшийся одним из организаторов новых праздников, особенно уговаривал экзальтированных женщин не выходить из пределов женственности. 18 ноября толпа женщин в фантастических нарядах проникла в зал заседаний коммуны под предводительством какой-то Розы Лакомб и стала вести себя очень развязно. Тогда Шометт напомнил им их долг матерей и хозяек; он произнес панегирик женщине, являющейся верной и заботливой женой, и закончил свою речь следующими словами: «Мы должны с презрением относиться к бесстыдной женщине, облачающейся в мужскую одежду и обменивающей свои природные прелести на пику и красную шапку». Было решено не принимать больше таких женских депутаций, не затрагивая, однако, как выразился Шометт, их прав.

Впрочем, уже раньше было постановлено, по предложению Жан-Бона Сент-Андре, изгнать всех проституток из республики; это решение, конечно, не удалось провести в жизнь. При старом режиме с этими несчастными женщинами обращались как с существами, не принадлежащими к человеческому роду; когда они заболевали или когда у них возникал какой-нибудь конфликт с полицией, их просто отправляли в Сальпетриер или Бисетр (госпитали), гдеим часто приходилось целыми годами ждать врачебного осмотра и жить в грязи и нищете. Национальный конвент освободил в 1792 году этих несчастных женщин и приютил их в другом месте.

Представляя собой самую крайнюю революционную партию, гебертисты навлекли на себя ненависть представителей партии Горы. По всей вероятности, им также не нравились различные мысли, отличавшиеся некоторой социалистической окраской; особенно часто такие мысли высказывал Шометт. К сожалению, не сохранилось никаких данных, которые позволили бы нам разобраться более детально в идеях гебертистов о полнейшем преобразовании общества.

Комитету благоденствия уже давно не нравилась популярность коммуны, в которой господствовали гебертисты. Революционные комитеты отняли у коммуны значительную долю ее власти. Коммуна хотела подчинить эти революционные комитеты Парижа своему руководству и пригласила их поэтому в городскую ратушу; но Бильо-Варенну удалось провести в конвенте постановление, но которому за созыв каким-либо учреждением революционных комитетов полагалось строгое наказание.

К праздникам Разума, нашедшим большое сочувствие в среде французского народа, Робеспьер и Сен-Жюст, выступавшие против атеизма со своей идеей добродетели, относились с большой антипатией.

С этого и начались раздоры внутри партии Горы, раздоры, приведшие к ее падению.