Вскоре Камилл Демулен выступил против революционного правительства. Гебертистов он еще прежде обвинял в том, что они действуют по соглашению с Питтом; теперь же он напал на революционное правительство и его органы, применяя к ним бессмертные слова Тацита о тирании в Древнем Риме. Он сравнивал доносчиков с предателями старого Рима и говорил: «Судьи были не лучше доносчиков: суды, предназначенные для защиты жизни и собственности, превратились в бойни, где то, что называлось смертной казнью или конфискацией имущества, в действительности превратилось в убийство и грабеж». Он сравнивал действие закона о подозрительных лицах с положением Рима в царствование Нерона: «Если люди не хотели подвергнуться смертной казни, то они должны были громко выражать свою радость по поводу смерти своих друзей, родственников. В царствование Нерона многие устраивали благодарственные молебны богам по поводу смерти своих родственников, виновником которой являлся тиран. Надо было, по меньшей мере, иметь всегда довольный, веселый и спокойный вид. Люди боялись, как бы сама боязнь не показалась подозрительной. Все возбуждало подозрение тирана. Если какой-нибудь гражданин пользовался популярностью, то он считался соперником императора, который может вызвать гражданскую войну. Это подозрительно! Если человек избегал популярности и держался в стороне от общества иной жизни, то и тогда он обращал на себя внимание. Это подозрительно! Если человек был беден, то за ним надо было особенно внимательно следить. Ведь никто так не предприимчив, как человек, не имеющий ничего. Это подозрительно! Если человек обладал мрачным меланхолическим характером или одевался небрежно, тогда, значит, его беспокоит прекрасное положение общественных дел. Это подозрительно! Если человек отличался добродетелью и строгостью нравов, тогда он был новым Брутом, желавшим своим поведением уязвить великолепный и роскошный двор. Это подозрительно! Если кто-нибудь был философом, оратором или поэтом, о, тогда горе ему, так как он мог стать более знаменитым, чем те, которые управляли. Это подозрительно! Если человек составлял себе имя на войне, то, благодаря своему таланту, он становился еще более опасным. С бесталанным полководцем еще можно кое-как мириться. В самом деле, если такой бесталанный полководец окажется изменником, он никогда не сумеет предать неприятелю армию так хорошо, чтобы никто не спасся. Если же изменит талантливый полководец, то ведь никто не спасется. Следовательно, лучше всего отделаться от таких людей; во всяком случае, надо их возможно скорее удалить из армии! Они подозрительны! Еще хуже было быть внуком или родственником деспота: ведь он мог тогда носиться с мыслями о захвате престола. Это подозрительно! Таким образом, всякая черта характера могла возбудить ровность деспота и обречь человека на гибель. Преступно было занимать высокий пост или покидать этот пост. Но самым великим преступлением была неподкупность… Людей предавали и убивали их рабы и враги. Если же у кого-нибудь не было врагов, то роль убийцы брал на себя гость, друг, сын. Словом, в это время знаменитые люди или вообще люди, занимавшие какой-нибудь пост, умирали так редко естественной смертью, что о человеке, умершем не от руки убийцы, сообщалось в газетах, и это событие заносилось на скрижали истории. За время этого царствования только один жрец умер естественною смертью в своей постели, и на это смотрели, как на истинное чудо.

Эта страшная сатира, вышедшая из-под пера талантливого Камилла Демулена, обратила на себя всеобщее внимание. Она была написана смело и остроумно, но необдуманно, так как реакционеры с удовольствием читали эти нападки па правительство, которые должны были внести раскол в партию Горы. Газету Демулена читали повсюду, и она производила громадное впечатление. Когда Демулен предложил учредить комитет помилования, многие решили, что террору наступил конец, так как Робеспьер тоже незадолго до этого предложил создать комитет справедливости.

Сначала комитет благоденствия колебался, так как силы гебертистов росли тем больше, чем больше Камилл Демулен показывал, что его партия хочет теперь конца революции. Все были согласны в том, что когда-нибудь должен наступить конец революции, но гебертисты считали систему террора необходимой до тех пор, пока сила врагов республики не будет сломлена окончательно и пока иностранные государства не перестанут вооружаться против Франции. Вернувшийся из Лиона Колло д’Эрбуа стал на сторону гебертистов, и тогда Робеспьер отступился от Камилла Демулена, который до сего времени представлял ему свою газету дня предварительного просмотра. Робеспьер в клубе якобинцев порвал со своим школьным товарищем и предложил сжечь его газету. Камилл ответил на это цитатой из Вольтера: «Сжигать не значит отвечать». Так началась вражда между Робеспьером и Демуленом, и при данном положении вещей она могла иметь только кровавый исход.

Гебертисты Ронсен и Венсан были арестованы по какому-то ничтожному поводу, и теперь их освободили. Но затем комитет благоденствия решил устранить как дантонистов, так и гебертистов; первых потому, что они были слишком умерены и мешали дальнейшему развитию революции, а вторых за то, что они были слишком революционны и компрометировали революцию своим атеизмом.

«Люди добродетели» были неразборчивы в средствах. Дантонисты и гебертисты не были, по их понятиям, добродетельными людьми. Следовательно, их надо было устранить. Сен-Жюст напал в конвенте на обе фракции. Дантонистов он обвинял в том, что они хотят превратить республику в проститутку, гебертистов в том, что они хотят из нее сделать вакханку. «Граждане, – сказал он, – вы хотели учредить республику. Если вы в то же время не хотите всего того, что соответствует республике, то республика должна пасть, и народ погибнет под ее развалинами. Человек достоин наказания за сострадание к арестованным: человек достоин наказания, если он не хочет добродетели, человек достоин наказания, если он не хочет ужаса».

Робеспьер тоже напал на умеренных и крайних революционеров. Он заявил, что при настоящем положении вещей нельзя управлять страной по законам мирного времени; что революционное правительство является деспотизмом свободы, направленным против тирании. Он утверждал, что крайние революционеры хотят распустить конвент и учредить диктатуру. А между тем он низвергнул обе партии только для того, чтобы самому стать диктатором!

Раздались кровавые угрозы. Камилл Демулен сказал о Сен-Жюсте: «Этот человек так тщеславен и носит голову на своих плечах с таким благоговением, как будто это святые дары». Сен-Жюст ответил на это: «А Демулен будет у меня носить свою голову, как святой Дионисий» (подмышкой).

Гебертисты были сильнее дантонистов, так как они господствовали в коммуне и пользовались большими симпатиями в народных массах. Коммуна заслужила любовь народа тем, что она снабжала Париж съестными припасами. Зима 1793/94 года была очень сурова; было очень трудно добывать воду, а дрова народ должен был доставать себе из отдаленных лесов. Съестных припасов также было мало, уже рано утром, а иногда еще и ночью, женщины стояли перед булочными, ожидая очереди. Редко появлялись на рынке мясо и овощи, и коммуна могла только выдавать по одному фунту мяса на человека через каждые десять дней. Но она делала все, что могла; без нее нужда, царившая зимою 1793/94 года, сильно сократила бы парижское населений.