Комитету благоденствия пришлось исполнять такую гигантскую работу, какую вряд ли совершило какое-нибудь правительство до и после него. Робеспьер, Кутон и Сен-Жюст руководили общей политикой, Баррер был докладчиком комитета, Камбон заведовал финансами, Бильо-Варенн и Колло д’Эрбуа заведовали сношениями с департаментами, а Карно руководил военным делом. Жан-Бон Сент-Андре, оба Приера и Робер Ленде обыкновенно разъезжали по провинциям для реквизиций или для наказания мятежников. Карно рассказывал потом, что правительство было завалено такой массой работы, что члены его должны были поручать друг другу подписываться за себя, так как за недостатком времени не было возможности обсуждать дела вместе. Очень часто самому Карно, за недостатком времени, приходилось наскоро пообедать в каком-нибудь скверном ресторанчике, чтобы затем снова засесть за работу.

Триумвират, основными принципами которого были добродетель и ужас, вступил на очень опасный путь. Сила диктатуры Робеспьера заключалась в единодушии государственных властей, созданном им благодаря тому уважению, которым он пользовался, и благодаря влиянию его на массы. К тому же все выдающиеся противники его были уничтожены. Но единодушие могло нарушиться, и тогда все искусственное здание диктатуры добродетельного и неподкупного Робеспьера должно было тотчас же рухнуть. Если бы комитет благоденствия отказал триумвирату в повиновении или если бы конвент разошелся с комитетом благоденствия, тогда робеспьеровская диктатура оказалась бы висящей в воздухе.

Но триумвиры прилагали все усилия к тому, чтобы упрочить свою власть и терроризовать конвент.

Добродетель предписывалась государственной властью; о ней говорилось во всех правительственных актах. Правительство старалось внушить массам скромность, справедливость, честность, довольство малым, одним словом, всю робеспьеровскую теорию добродетели. Но эти слова остались пустыми словами и не могли прикрыть слабые стороны республики добродетели. Дело в том, что второй принцип триумвирата – террор – был доведен при диктатуре Робеспьера до крайности.

Благодаря террору, все враги комитета благоденствия внутри страны были к этому времени уже уничтожены. Восстания больших городов, жирондистов и вандейцев были подавлены, а в провинции учреждены трибуналы, приговаривавшие к смертной казни врагов республики. Хотя действительно казнено было немало людей, но все же число жертв обыкновенно преувеличивается. Жертвы были многочисленны лишь в отдельных местностях, где озлобление во время борьбы партий дошло до крайних пределов. Так обстояло дело в Аррасе и его окрестностях, где Жозеф Лебои, в качестве комиссара комитета благоденствия, отправил на эшафот много народу. На юге Мэнье учредил в Оранже трибунал, вынесший очень много смертных приговоров, в то время как сам Мэнье огнем и мечом наводил ужас в окрестных местностях. В Нанте уничтожением внутренних врагов занялся Каррье: адские колонны ходили по Вандее и отправляли арестованных мятежников в Нант, где их массами подвергали смертной казни. Эти казни принимали часто характер жестокого и кровавого издевательства. Каррье велел многих людей утопить; и вот, как впоследствии сообщали члены нантского революционного комитета, голых мужчин и женщин связывали попарно и бросали в воду; набивали целые суда арестованными и пускали ко дну. Это называли республиканскими свадьбами и крестинами. Без сомнения, очень многие сообщения, относящиеся к тому времени, преувеличены. Но целый ряд пахнущих кровью шуток и поговорок, сохранившихся до настоящего времени, показывает нам, что французы привыкли и к террору и смотрели на него с обычным для них легкомыслием. Достаточно указать на то, что гильотина называлась «национальным окном» или «национальной бритвой» (raisoir national); говорили о «красной обедне» и «чихании в мешок» казненных. Все эти крайности системы ужаса станут нам понятными, если мы только вспомним о гнете, давившем при старом режиме французский народ. К тому же мы ниже увидим, что после падения Горы революционерам пришлось вынести такие же тяжелые и жестокие преследования, каким в данный момент подвергались их враги. Это было вполне в духе той эпохи, полной такими ужасными потрясениями. Впрочем, надо упомянуть, что комитет благоденствия велел арестовать и предать суду революционного трибунала известного немецкого ученого Евлогия Шнейдера, введшего систему ужаса в Эльзасе и занявшего при страсбургском трибунале пост официального прокурора: его обвинили и злоупотреблении властью.

Парижский революционный трибунал казнил в очень непродолжительный промежуток времени целый ряд великих людей. На эшафоте погибли королева, жирондисты, госпожа Ролан, принц Орлеанский, генералы Люкнер, Кюстин, Гюшар, Богарне и Бирон, Барнав, Дюпор, Шаттелье, Дантон, Гебер, Клоотц и принцесса Елизавета. Тут деятельность трибунала приняла характер простой бойни; людей убивали для того, чтобы убивать. Приведенный нами выше пример кухарки, которая уже в первый период деятельности трибунала была им приговорена к смертной казни, не представляет собою единичного случая. Когда не стало уже больше знатных арестантов, на эшафот стали отправлять бедных и неизвестных людей за такие проступки, о которых и говорить не стоило.

Тут были ремесленники, крестьяне, прислуга, повара, швеи, прачки и всякого рода женщины, которых присуждали к смерти за самые ничтожные проступки. Для примера приведем несколько таких случаев.

5 декабря 1798 года была казнена известная метресса Людовика XV Дюбарри. Она страшно кричала перед смертью и умерла трусливо, как это вполне соответствовало ее характеру. После нее на эшафот всходили все менее известные жертвы. Какой-то молодой человек, по имени Грондень, приговаривается к смертной казни за то, что он написал на ассигнате слова: «Да здравствует король!» Одновременно с ним погибла на эшафоте какая-то сорокапятилетняя учительница. 2 декабря были казнены два сапожника из Ландау за «плохие сапоги», которые они поставляли в армию. После казни богатого голландского банкира Ванденивера, его двух сыновей и жирондистского депутата Ноэля 9 декабря на эшафоте умирают четверо подмастерьев-портных, а 12 января гильотина сносит голову какой-то тридцатичетырехлетней проститутке. Кроме того, было казнено очень много магистратских чиновников, священников и военных. Очень часто вместе с господами на эшафот всходит и их прислуга; так, например, участь Дюбарри должен был разделять ее камердинер; 21 декабря была казнена какая-то шестидесятилетняя женщина со своей служанкою. Среди жертв трибунала можно насчитать целый ряд немцев. 24 декабря была казнена некая вдова Адам, родом из Берлина; 25 марта были казнены трое рабочих из Мерцига близ Трира.

После генерала Бирона к смертной казни приговариваются три женщины, среди них некая Розалия Альберт, проститутка; после маршала Люкнера на эшафот всходит какой-то бедный мыловар. 7 и 8 января на эшафоте умирают две женщины; одна из них, госпожа Лекенже из Брюсселя, должна была умереть за то, что принимала подписку на роялистскую газету. 16 января на эшафоте умирают две женщины, какой-то парикмахер и какой-то писарь; последний был казнен за неодобрительный отзыв о конвенте. В январе были казнены еще четыре молодые женщины. В феврале на эшафоте погибает девять женщин, между ними две монашенки, одна маркиза и одна крестьянка. В феврале жертвою гильотины, кроме дворян, являются по большей части булочники, старьевщики, кучера, солдаты, парикмахеры, поденщики и крестьяне. 2 марта погибают священник, мэр, двое крестьян, мельник, кузнец и башмачник, все из одного и того же села. 6-го одновременно с генералами Шаноелем и Девоном погибает шестидесятилетий крестьянин.