— Пока, Шурка.

Я повесил трубку, смущённо посмотрел на Людмилу Борисовну.

— Долго я?

— Ладно, ничего, — старуха махнула рукой. — Бизнес, разве яне понимаю? Продаёшь-то что?

— Пиво, — сказал я наугад.

— Я и сама пиво любила выпить. Только разве ж на пенсиюполакомишься?

— Людмила Борисовна, а давайте я вас угощу? — радостнопредложил я. — У меня как раз образцы дома есть!

Это лучший выход из ситуации. Иначе старуха обязательноприпрётся ко мне, и будет звонить с моего телефона… компенсируя нанесённый ейущерб. А в мою квартиру слабонервным лучше не входить.

— Разве что бутылочку… — оживилась старуха.

Когда я нёс ей через площадку бутылку «Ораниенбаума»,молодёжь проводила меня с лестницы жадным взглядом. Что говорить, две бутылкилёгкого пива на четырех здоровых лоботрясов — это несерьёзно.

В снежных недрах морозильника я нашёл окаменевшую сосиску.Из консервов осталась банка килек, купленная не то в период полного безденежья,не то из ностальгических соображений.

Спать хотелось до отупения, но я всё же разогрел несчастнуюсосиску, взял консервный нож, выставил перед собой две бутылочки пилзенского«Урквела». Ужин при свечах — свечи как раз трепетали на мониторе компьютера.Включился скринсейвер, сохранитель экрана. Потрескивание костра, доносящееся изшлема, было как нельзя уместно.

Ну её к чёрту, глубину! Неудачника этого. Сейчас, в реальноммире, всё происходящее казалось пьесой абсурда. Если завтра утром Неудачник нерасколется — выходим с Викой из пространства гор. Навсегда. Пусть рассказываетсвои сказки скалам и соснам — они оценят.

Я глотнул холодного пива, тихонько застонал от удовольствия.Принялся вскрывать кильку. Аккуратно отрезал крышку, подцепил вилкой…

И чуть не упал со стула.

На меня укоризненно смотрела сотня рыбьих головок.

Где-нибудь в виртуальности подобная шутка меня бы неудивила. А вот в настоящем мире…

Я подцепил облитые томатом головы, пытаясь найти хоть однуцелую рыбёшку. Ничего. Очень старательно сделано. Я представил себе рыбозавод…этакую плавучую махину… или килек консервируют на берегу? Конвейер с этойнизкосортной продукцией. Офонаревших от рыбной вони и монотонного трудадевчонок на конвейере. Вот одна из них снимает с ленты пустую банку и начинаетплотно напихивать в неё рыбьи головки. Шутка.

Я действительно засмеялся, с содроганием закрывая банку.Ужинать было нечем, но обиды на безвестную работницу я не испытывал. Наоборот.Всё оказалось неожиданно уместным.

Присосавшись к бутылке, я разом прикончил первый «Урквел».

Дайвер, тебе захотелось чудес? Машинного разума и людей,входящих в виртуальность напрямую?

Очнись, дайвер! Вот они, доступные нынешнему миру чудеса!Слямзенное пиво, фаршированные глазами килькины головы, духота и грязьстарушечьей квартиры, малолетняя шпана на лестнице, надоедливая капель из кранана кухне.

Это — жизнь. Какой бы дурацкой и скучной она ни была. А там,внутри шлема, созданная машинами и подсознанием сказка. Наш электронныйэскапизм.

Я открыл вторую бутылку пива, взял банку, вышел на балкон ивывалил её содержимое в чахлый палисадник. Бродячих кошек ждёт пир этой ночью.

— Неэтично! — укорил я сам себя. В мои мозги, не хуже чем вВикину программу, вшито, что мусор из окна кидать не стоит.

Но, в отличии от машин, мы умеем плевать на запреты. Сбалконов.

Прямо с остатками пива я прошёл в туалет. Расстегнулкомбинезон, поглядывая на бутылку. Пить уже не хотелось.

— К чему этот долгий и утомительный процесс? — риторическиспросил я и вылил остатки пива в унитаз.

Я добрёл до кровати, выключил свет. Сколько ж можно спать,скрючившись за столом, с электронной кастрюлей на голове? Было тихо, оченьтихо. И юнцы на площадке утомились терзать гитару.

Только ровно гудел компьютер и мерцали свечи на экране.

Я перевернулся, утыкаясь лицом в подушку. Но сон отступал.Там, в глубине, лежит неподвижное, мёртвое тело Стрелка. Скучно ли ему безменя? Что-то в этом есть, самую чуточку, от предательства.

— В последний раз! — простонал я, поднимаясь. Надел шлем,воткнул разъём костюма в порт. Положил руки на клавиатуру.

deep Ввод.

Во сне я прижимаюсь к Вике, и она что-то бормочет,поворачиваясь на другой бок. Как ни тих её голос, но я просыпаюсь.

Значит, тоже спит в глубине.

Костёр уже догорел. Наверное, близится утро, но темнота покане отступила. Лишь красные отсветы от догоревшего костра. Неудачник неподвижнымкулём лежит в сторонке. А вот взять, да пихнуть тебя хорошенько, дружок! Здесьты, с нами, или вышел из глубины и отсыпаешься в тёплой мягкой постели?

Я смотрю в небо, в чёрный искристый хрусталь. Как я говорилВике? «У нас украли небо»…

Да, украли. И чем больше людей уйдут сюда, тем дальше станутзвёзды.

Впрочем, не только в звёздах дело. Всегда останутся те, комунедоступен этот мир. Неприкаянные подростки, не находящие себе работы, девочкис рыбозаводов… Вначале — сложенные рядками рыбьи головы в банке. Шутка — илибезмолвный крик, протест? Вначале головы рыбьи. Только потом покатятся с плеччеловеческие.

Ждёт ли нас новое пришествие луддитов? Бунт против машин,всё более непонятных и пугающих обывателя? Или всё же будет найден выход?

Поворачиваюсь, смотрю на Неудачника. Если ты — разум сети,если ты — человек, покоривший виртуальность, то можешь стать тем самым выходом.Прорывом за барьер, выходом из тупика. И Дибенко, если Человек Без Лица ивпрямь он, это понимает.

Стоит ли играть в благородство, укрывая Неудачника?

Если он — спасение, слияние миров?

Я не знаю. Я самый обычный человек, случайно наделённыйдурацкой стойкостью к дип-программе. На этом я зарабатываю свой кусок хлеба, аизредка — толстый шмат масла с икрой. Но не мне спасать мир, не мне решать, чтодля него благо, а что — зло.

Ничего у меня нет, кроме той смешной ветхой морали, окоторой сокрушалась Вика. А мораль — хитрая штука, она никогда не даёт ответов,наоборот, мешает их найти.

Легче быть праведником или подлецом, чем человеком.

Мне уже совсем горько и мерзко. Так может себя чувствоватьпровинциальный спортсмен, которого включили в олимпийскую сборную и велелибороться с чемпионами. Не моя это судьба…