Объехав всю линию войск от правого до левогофланга, князь Андрей поднялся на ту батарею, с которой, по словам штаб-офицера,всё поле было видно. Здесь он слез с лошади и остановился у крайнего из четырехснятых с передков орудий. Впереди орудий ходил часовой-артиллерист,вытянувшийся было перед офицером, но по сделанному ему знаку возобновивший своеравномерное, скучливое хождение. Сзади орудий стояли передки, еще сзадиконовязь и костры артиллеристов. Налево, недалеко от крайнего орудия, был новыйплетеный шалашик, из которого слышались оживленные офицерские голоса.

Действительно, с батареи открывался вид почтивсего расположения русских войск и большей части неприятеля. Прямо противбатареи, на горизонте противоположного бугра, виднелась деревня Шенграбен;левее и правее можно было различить в трех местах, среди дыма их костров, массыфранцузских войск, которых, очевидно, большая часть находилась в самой деревнеи за горою. Левее деревни, в дыму, казалось что-то похожее на батарею, нопростым глазом нельзя было рассмотреть хорошенько. Правый фланг нашрасполагался на довольно крутом возвышении, которое господствовало над позициейфранцузов. По нем расположена была наша пехота, и на самом краю видны былидрагуны. В центре, где и находилась та батарея Тушина, с которой рассматривалпозицию князь Андрей, был самый отлогий и прямой спуск и подъем к ручью,отделявшему нас от Шенграбена. Налево войска наши примыкали к лесу, гдедымились костры нашей, рубившей дрова, пехоты. Линия французов была шире нашей,и ясно было, что французы легко могли обойти нас с обеих сторон. Сзади нашейпозиции был крутой и глубокий овраг, по которому трудно было отступатьартиллерии и коннице. Князь Андрей, облокотясь на пушку и достав бумажник,начертил для себя план расположения войск. В двух местах он карандашом поставилзаметки, намереваясь сообщить их Багратиону. Он предполагал, во-первых, сосредоточитьвсю артиллерию в центре и, во-вторых, кавалерию перевести назад, на ту сторонуоврага. Князь Андрей, постоянно находясь при главнокомандующем, следя задвижениями масс и общими распоряжениями и постоянно занимаясь историческимиописаниями сражений, и в этом предстоящем деле невольно соображал будущий ходвоенных действий только в общих чертах. Ему представлялись лишь следующего родакрупные случайности: «Ежели неприятель поведет атаку на правый фланг, — говорилон сам себе, — Киевский гренадерский и Подольский егерский должны будутудерживать свою позицию до тех пор, пока резервы центра не подойдут к ним. Вэтом случае драгуны могут ударить во фланг и опрокинуть их. В случае же атакина центр, мы выставляем на этом возвышении центральную батарею и под ееприкрытием стягиваем левый фланг и отступаем до оврага эшелонами», рассуждал онсам с собою…

Всё время, что он был на батарее у орудия, он,как это часто бывает, не переставая, слышал звуки голосов офицеров, говорившихв балагане, но не понимал ни одного слова из того, что они говорили. Вдруг звукголосов из балагана поразил его таким задушевным тоном, что он невольно сталприслушиваться.

— Нет, голубчик, — говорил приятный и какбудто знакомый князю Андрею голос, — я говорю, что коли бы возможно было знать,что будет после смерти, тогда бы и смерти из нас никто не боялся. Так-то,голубчик.

Другой, более молодой голос перебил его:

— Да бойся, не бойся, всё равно, — не минуешь.

— А всё боишься! Эх вы, ученые люди, — сказалтретий мужественный голос, перебивая обоих. — То-то вы, артиллеристы, и ученыочень оттого, что всё с собой свезти можно, и водочки и закусочки.

И владелец мужественного голоса, видимо,пехотный офицер, засмеялся.

— А всё боишься, — продолжал первый знакомыйголос. — Боишься неизвестности, вот чего. Как там ни говори, что душа на небопойдет… ведь это мы знаем, что неба нет, a сфера одна.

Опять мужественный голос перебил артиллериста.

— Ну, угостите же травником-то вашим, Тушин, —сказал он.

«А, это тот самый капитан, который без сапогстоял у маркитанта», подумал князь Андрей, с удовольствием признавая приятныйфилософствовавший голос.

— Травничку можно, — сказал Тушин, — авсё-таки будущую жизнь постигнуть…

Он не договорил. В это время в воздухепослышался свист; ближе, ближе, быстрее и слышнее, слышнее и быстрее, и ядро,как будто не договорив всего, что нужно было, с нечеловеческою силой взрываябрызги, шлепнулось в землю недалеко от балагана. Земля как будто ахнула отстрашного удара.

В то же мгновение из балагана выскочил преждевсех маленький Тушин с закушенною на бок трубочкой; доброе, умное лицо его былонесколько бледно. За ним вышел владетель мужественного голоса, молодцоватыйпехотный офицер, и побежал к своей роте, на бегу застегиваясь.

Князь Андрей верхом остановился на батарее,глядя на дым орудия, из которого вылетело ядро. Глаза его разбегались пообширному пространству. Он видел только, что прежде-неподвижные массы французовзаколыхались, и что налево действительно была батарея. На ней еще не разошелсядымок. Французские два конные, вероятно, адъютанта, проскакали по горе. Подгору, вероятно, для усиления цепи, двигалась явственно-видневшаяся небольшаяколонна неприятеля. Еще дым первого выстрела не рассеялся, как показался другойдымок и выстрел. Сраженье началось. Князь Андрей повернул лошадь и поскакалназад в Грунт отыскивать князя Багратиона. Сзади себя он слышал, как канонадастановилась чаще и громче. Видно, наши начинали отвечать. Внизу, в том месте,где проезжали парламентеры, послышались ружейные выстрелы.

Лемарруа (Le Marierois) с грозным письмомБонапарта только что прискакал к Мюрату, и пристыженный Мюрат, желая загладитьсвою ошибку, тотчас же двинул свои войска на центр и в обход обоих флангов,надеясь еще до вечера и до прибытия императора раздавить ничтожный, стоявшийперед ним, отряд.

«Началось! Вот оно!» думал князь Андрей,чувствуя, как кровь чаще начинала приливать к его сердцу. «Но где же? Как жевыразится мой Тулон?» думал он.

Проезжая между тех же рот, которые ели кашу ипили водку четверть часа тому назад, он везде видел одни и те же быстрыедвижения строившихся и разбиравших ружья солдат, и на всех лицах узнавал он точувство оживления, которое было в его сердце. «Началось! Вот оно! Страшно ивесело!» говорило лицо каждого солдата и офицера.