С трудом пробрались к завучу, в коридоре такое творилось – тащили стулья, парты, музыкальные инструменты!

Завуч сидел за столом, очень важный, положив кулаки на стол.

Мы сначала спросили, куда мебель тащат, чтоб разговор начать, а он молчит. Очень важно на нас посмотрел и даже не шелохнулся.

Мама ему про ноты сказала, а он опять молчит.

Тогда моя мама как хлопнет по столу, а он вскочил и – в дверь.

– Эге, так дело не пойдет, – говорит мама, – я энергичная женщина. Придется вам отдать наши ноты! Пойдем за ним.

Очевидно, не хотел нам отдавать.

Он юркнул в дверь, но как раз в это время виолончель несли, он схватился за струны и здорово их дернул с испугу. Если бы не виолончель, он бы наверняка сбежал от нас. А что мы ему сделали? Ничего. Пришли за своими нотами. Потрудитесь отдать. В общем, мы к нему подскочили, а мама обратилась со своим вопросом.

Только сейчас я заметил, какой он маленький. Мамаша против него великанша, Гулливер среди лилипутов, пусть попробует нам ноты не отдать!

Приходилось беспрерывно отходить в сторону, все время чего-то тащили.

Его прижимали к стене, и он хотел выбраться, а главное, сбежать от нас. Но по бокам мы стояли. С одной стороны я, с другой – мама.

Опять он не ответил, и мама очень энергично в третий раз об этом сказала.

Тогда он закричал:

– Какие ноты? Какие ноты?!

Он выскочил и убежал, а мы за ним, лавируя между мебелью.

– Что с ним? – спросила мама.

Я пожал плечами.

– Ничего, мы ему покажем!

– Не хочет отдавать, – сказал я.

– Там Моцарт, Мусоргский, Скарлатти, – сказала мама, и мы настойчиво стали пробиваться через мебельную и музыкальную преграду. Три великих композитора толкали нас вперед.

Он было скрылся, но мы его снова нашли. Хотел пролезть за роялем, но мама властно спросила его про ноты, он вздрогнул и замер.

Пытался побежать в обратную сторону, но мы ему загородили дорогу.

– Нам нужны ноты, – сказала мама, – их теперь трудно достать.

Мама вела себя потрясающе энергично.

– Никуда мы не уйдем, – сказала она и села на стул, загородив ему путь.

Он испуганно схватился за голову:

– Вы что… вы что… гражданка… неужели вы не понимаете? – Ни с того ни с сего вдруг стал гладить меня по голове, повторяя: – Бедный мальчик… война…

Ну и завуч! Если бы у нас в школе такой завуч появился, вот потеха была бы!

Мама сказала:

– Редко встретишь такой экземпляр в нашей жизни…

Он даже не обиделся. Стал умолять, чтоб его пропустили. Редкий завуч, клянусь!

Мама встает со стула и угрожающе говорит:

– Можете вы мне что-нибудь вразумительное ответить, а не бегать? Я вам в сотый раз повторяю: мой муж здесь у вас оставил ноты, уезжая на фронт: Бетховена, Моцарта и других авторов! Где они? Где эти ноты, я вас спрашиваю? А что сейчас идет война, мы и без вас знаем! Некрасиво пользоваться войной!

Но он каким-то образом изловчился и выбежал.

– Оставь его, мама, – сказал я, – не можем же мы все время за ним бегать.

– Нет, нет, я это дело так не оставлю!

– Вай, вай… – раздался откуда-то его голос.

– Пойдем за ним, – сказала мама.

– Не буду я за ним бегать, – запротестовал я.

– Надо довести дело до конца, – сказала мама. – Что мы напишем отцу?

Мы не заметили, как он вбежал в свой кабинет.

Мамаша отчаянно дернула дверь кабинета, и мы вошли.

За столом сидел другой человек. Из-за стола поднимался трясущийся завуч, показывал на нас пальцем и говорил:

– Они…

– Что у вас тут происходит? – спросил сидящий за столом.

– С кем имею честь разговаривать? – говорит ему мама.

– Я завуч школы.

– А с кем я имела честь разговаривать ранее?

– Одну минуточку… – попросил завуч. Он взял под руку дрожащего маленького человека и вышел вместе с ним из кабинета.

– Опять эти фокусы, – сказала мама. – Увиливают на глазах! В государственном учреждении и такое творится!

– Здорово смылись, – говорю, – ничего не скажешь!

Но завуч вернулся.

– Видите ли, – сказал завуч, садясь на свое место, – это был сторож…

– Сторож? – переспросила мама.

Завуч кивнул головой и продолжал:

– Со своей работой он справляется отлично. Никогда еще не было, чтобы в школе что-нибудь пропало. Обожает, правда, сидеть за канцелярским столом, безобидная, в общем, прихоть, но мы ему не запрещаем. Прошу извинить, я думаю, вас не очень огорчило это недоразумение. Наш сторож глуховат. Он следит за порядком, убирает классы, очень исполнительный работник. Чем могу быть полезен?

Мама назвала свою фамилию, и завуч встал. Как видно, он знал и уважал моего отца.

Он назвал свою фамилию и опять спросил, чем может быть полезен.

– Ноты… – сказала мама.

– О да! – Он открыл ключом стол и вынул ноты. – Собирался вам отослать, а потом заботы, сына проводил…

Мама взяла ноты.

Мне было не по себе. Гонялись за бедным сторожем из-за каких-то нот. Подумаешь, ноты. Никто их присваивать не собирался, кому они нужны!

– Переезжаем в новое здание, – сказал завуч, – а здесь разместится госпиталь.

Мы попрощались и вышли.

– А я думала, и здесь будут преграды, – сказала мама. – Как просто нам отдали…

– Завуч и не думал ставить нам преграды, – сказал я, – и сын у него на войне. Напрасно только бегали за сторожем.

– Зачем же в таком случае он от нас бегал? – сказала мама.

– Ведь он же ничего не понял, – сказал я.

– Ах, верно, он глухой, – вспомнила мама, – и я забыла.

– Но мы ведь сначала не знали, что он глухой. Правда, мама? Если бы заранее об этом знали, ничего бы такого не случилось…

– Ах, я устала, – сказала мама, – я от всего устала. Конечно, получилось некрасиво.

Мы шли расстроенные, завернули на базар и забыли там ноты.

Сейчас же вернулись, но их уже на прилавке не оказалось.

Мы долго искали.

Мама плакала, если бы мама так сильно не плакала, я бы плакал сам.

Ведь это папины ноты.

Наша курица снесла яйцо.