– Он спит в кресле графини Потоцкой, – услышал я.

Мама с управдомом трясли меня за плечо, и я проснулся.

– Долго я тебя искала, – сказала мама.

– Осталось последнее поручение, – сказал управдом, – вынести кресло Потоцкой. Говорят, с семнадцатого года здесь стоит.

– Как интересно, – сказала мама, – что за Потоцкая?

– А чего тут интересного, – сказал управдом. – Может, ее и не было. Вот сейчас мы его возьмем, вы мне поможете, и вынесем этот хлам.

И мы втроем взяли кресло и вынесли с чердака.

Один за другим, целым классом, протиснулись мы в комнату и встали рядышком вдоль стен.

– Принес вам обещанные газеты, – сказал я, наконец собравшись с духом.

– Не забыл, – сказал старик, похлопывая меня. – Так это ты привел ребят? Похвально.

– «Вся школа знает вашу фамилию, – прочла староста класса по бумажке, – и еще мы рады сообщить, что у нас появилась дружина имени ваших сыновей…» А сейчас мы пришли делать у вас генеральную уборку…

– Спасибо вам, – сказал старик, – никак не ожидал…

– Всегда готовы, – сказали мы вразброд.

– Вы только не подумайте, – сказал Вовка, – что нас директор послал или завуч… мы сами от души.

– Ну что вы, – сказал старик, – как можно.

Старуха рассматривала фотографию в газете.

– А кто вам сказал, что нам необходима генеральная уборка? – спросил старик.

– Никто нам ничего не говорил, – сказал я, – мы сами догадались.

– Наш долг вам помочь, – сказал Толик.

– Ни в коем случае не можем мы уйти ни с чем, – разволновалась староста, – разрешите нам, пожалуйста, сделать у вас генеральную уборку.

– Они настоящие люди, – сказал старик, обращаясь к хозяйке. – Упорные, достойные ребята.

– Может быть, вам нужно что-нибудь другое? – спросил я.

– Ничего не нужно, – сказал старик, – садитесь все за стол, такая встреча! Я вижу ваши лица, что может быть прекрасней! – Он каждого брал под руку, подводил к столу и усаживал. – Столько молодежи навестило стариков, ах, какие вы молодцы, что может быть лучше!

– Нет, нет, мы не согласны, – увернулась староста, – мы пришли работать, а не развлекаться, дедушка.

– Потом, потом, – упрашивал ее хозяин.

– Но мы хотели бы начать, – твердила староста.

– Чего начать?

– Уборку.

– Не надо, не надо, – успокаивал ее старик.

Она ужасно раскраснелась, никак не могла сесть за стол, до того настроилась на работу.

– Неужели вам ничего не надо? – допытывался Толик. – Не может ведь такого быть, прямо не верится!

– Может быть, вам сходить в магазин? – спросил я.

– Как же я буду жить, если в магазин за меня станут ходить другие? – сказал старик.

– Ах, вот что мы забыли! – закричала староста. – Про керосин забыли!

– Какие вы милые дети! Не стоит о нас беспокоиться, – сказала хозяйка, разливая чай, – мы очень вам признательны за все.

Хотелось старикам помочь, настоящая досада…

– Нам сейчас трудно помочь, – вздохнул старик.

– Нам ничего не трудно, – бойко заявила староста.

– Пейте, пейте, дети, – повторяла хозяйка.

Посредине стола лежала моя газета, развернутая на месте фотографии сыновей. И мать смотрела на эту фотографию не отрываясь. Я заметил, как трясутся ее морщинистые щеки вместе с подбородком и трясутся ее руки, с трудом удерживая чашку, а сама она сдерживается, чтобы не заплакать. Она закрыла лицо руками, старик увел ее в другую комнату, мы встали из-за стола.

– После этой заметки, – сказал старик, – от них не было вестей, а времени прошло порядочно.

– Мой папа тоже не писал, его сбивали, – сказал Вовка, – а потом как стал писать, только читать успевай.

Старик с нами вышел за порог, попрощался со всеми за руку.

– А ведь что же получается, ребята, – сказала на улице староста, – неизбежно им придется после нас делать генеральную уборку. Наследили всем классом и выпили весь чай.

– Отстань ты со своей уборкой, – сказал Вовка, – при чем здесь чай, неужели ты не понимаешь, что у них тревожное состояние? Мы им больше нужны в миллион раз, чем генеральная уборка.

– Обсудим все, наметим, – сказала староста, – и постараемся их чаще навещать всем отрядом.

– Можно навещать и в одиночку, – сказал я.

– Кто согласен в одиночку? – спросила староста.

– Все согласны, – сказали ребята.

Хлеб по карточке на СЕГОДНЯ мы съели ПОЗАВЧЕРА, а хлеб на ЗАВТРА – ВЧЕРА. Дадут ли мне на ПОСЛЕЗАВТРА? В других магазинах и на завтра не дают. Нигде вперед не дают, а здесь, в ларьке у пристани, на ПОСЛЕЗАВТРА.

На левой ладони вчерашний номер очереди, а на правой – сегодняшний. Пишут на ладони чернильным карандашом, чтобы очередь не потерять. Все сейчас по карточкам. Только на рынке продукты без карточек у спекулянтов, да где у нас такие деньги. На хлеб можно вещи менять, да нам менять нечего. Давно все поменяли.

– На послезавтра дают?

– Если бы не давали, не стояли бы, – отвечают из очереди.

– Везде стоят, – говорю.

– Какой у тебя номер?

Я показал.

– Где ж ты такие номера видел?

– Какие?

– Большие.

– А-а-а… значит, дают.

Подошла моя очередь, и хлеб кончился.

– Карточки не потерял? – беспокоится мама.

Страшное дело – карточки потерять. На месяц хлеба не увидим, не то что на послезавтра. Не такой уж я растяпа, чтобы карточки терять.

– Как-нибудь продержимся, – говорит мама, – а завтра нам хлеб дадут на ЗАВТРА.

– А что мы будем есть сегодня?

– Поедем в гости к тете Сона, – сказала мама.

Сона Ханум, мамина подруга, жила в Бильгя. В селении Бильгя у тети Сона огород, свой виноград и разные фруктовые деревья. Много овощей, а лепешки они пекут сами. Я наелся и подумал: как жалко, что человек не может один раз наесться, чтобы потом долго не хотелось.

Сбегали к морю после обеда, но купаться не стали. У воды лежал мертвый тюлень, раскрыв пасть. Зубы как у собаки. «Дяниз ит» зовут его здесь – «морская собака». Схватит за ногу морская собака, и не вылезешь. Мама часто приносила копченую тюленину, и мы ее ели. Бывает же такое: ешь и не знаешь, что это морская собака.