Утка лежала, распластав крылья. Была она пепельно-серая, с коричневыми крапинками. На хвосте белая полоска. Клюв оранжево-желтый со светлой зубчатой каемкой. Широконоска. Я присел на настил, закурил, не смея подойти, взять свой трофей, но в глубине души испытывал удовлетворение: какая точность! Пока я смотрел на утку, мне вспомнились рассказы бывалых охотников о том, что селезень не бросает подстреленную подругу, кружит над ней, пока сам не станет добровольно жертвой стрелка…

Так и вышло. Селезень вскоре вернулся. Пролетел надо мной, растаял в свете заката и снова повернул назад. Он летел низко. Я слышал шум его крыльев, видел, как в оперении преломляются солнечные лучи, и каждая краска ярко проступает во всей своей чистоте, — наклон — и оперение птицы переливается то сине-зелеными, то оранжево-красными оттенками. Я выстрелил. Селезень не дрогнул, не переменил направления. Пронесся мимо надо мной. Я перезарядил стволы, взял ружье на изготовку. Он снова шел на меня. Это был уже поединок.

С каждым витком он спускался все ниже. Я слышал, как из его груди рвутся звуки тяжкой, неизбывной скорби. Той скорби, которую человек выразил бы рыданиями. Он завораживал меня красотой и рыцарской готовностью принять смерть. Сознание пронзила смутная, но ужаснувшая меня мысль: ведь я хочу убить его потому, что он олицетворяет собой благородство и мужество. Стало зябко, руки дрогнули. Но уже в следующий миг меня охватило удивительное спокойствие. Не было ни угрызений совести, ни чувства жалости. Нужно убить его. Я стал целиться медленно, сосредоточенно. Промахнулся раз, два… Расстрелял все патроны. Остался один-единственный…

Селезень кружил надо мной все медленнее, все бесстрашнее, будто хотел победить меня своей беззащитностью. Моя жестокая решимость начала ослабевать. Ружье снова отяжелело в руках. Глаза застлал туман. Я видел лишь темное, дрожащее пятно. Оно надвигалось на меня. Я спустил курок…

Облака круто поднимались ввысь. От земли струился белый пар. Природа дышала любовью. А в душе была страшная пустота. Прежде чем тронуться в путь, я искоса глянул на болото. На меня в упор смотрел глаз сраженного рыцаря.

Перевод Л. Хитровой.

БОРИС КРУМОВ

ВОЛЧИЦА

Снег уже давно растаял, а весна все не приходила. Дули ветры, то теплые, то холодные, приносившие ледяные дожди. Февраль славится своим непостоянством, а на Черноморском побережье от него можно ожидать самых неожиданных каверз. Иногда ветры стихали, солнце согревало землю на припеках, и от них в воздух поднимался белесый пар.

Старая волчица легко находила эти теплые поляны. Она вытягивалась на просохшей земле, уронив морду на передние лапы — совсем как дворняжка перед домом своего хозяина — и чутко дремала.

А вокруг шумел глухой лес. Сюда не наведывались ни люди, ни собаки. Ничто не угрожало волчице, но все-таки она была неспокойна. Какое-то непонятное смятение гнало ее с места на место. Она царапала когтями стволы деревьев, залегая в чащобе, поджидала добычу и мгновенно убивала. А потом убегала, даже на притронувшись к ней. Иногда она рычала на волка, своего сына, словно собиралась загрызть и его. Целыми днями волчица металась по лесу, изредка выходя на опушку и устремляя взгляд в сторону деревенских овчарен. Она была сыта, но ее так и подмывало ворваться туда и перерезать всех овец подряд.

И еще ей хотелось потереться мордой о морду старого матерого волка, более крепкого и сильного, чем ее сын. Может, это ее успокоит, усмирит брожение крови, которое ее распаляет до умопомрачения.

В тот день волчица лежала на поляне, залитой солнцем. Около нее прикорнул ее сын. Вдруг послышался треск сухих сучьев, волчица навострила уши, и тут же снова воцарилась тишина. Волчица не заметила ничего обеспокоительного. Но инстинкт подсказывал ей, что шум — это или человек или зверь. Нужно было узнать причину, чтобы можно было дремать спокойно. За беспечность приходится расплачиваться дорогой ценой.

И она не ошиблась. Между стволами деревьев показался силуэт матерого волка. Раньше волчица бы зарычала, прогнала его прочь, но теперь она поднялась и пошла навстречу, как гостеприимная хозяйка, давно ждущая гостя. Ее сын нехотя встал и поплелся за ней.

Волчица остановилась в нескольких шагах от пришельца. Волк был крупнее чем она, с лоснящейся бурой шерстью, отливающей красным. Волчица издалека раздула ноздри. Запах волка приятно взбудоражил ее. Волк тоже принюхался. Вероятно, порыв предвесенней тревоги захлестнул и его.

Красно-бурый приблизился к волчице и принялся ее обнюхивать. Потом лизнул ее в морду. Волчица ответила ему тем же и потерлась головой об его шею, словно хотела обнять.

Сын стоял в сторонке. Он давно уже вышел из младенческого возраста, но во всем его облике, в покорно склоненной голове чувствовалось, что еще не пришла пора возмужалости. Серой мастью он пошел в мать. Он, серый, поглядывал на незнакомца недружелюбно. Тот, по его мнению, вел себя сего матерью очень уж панибратски. Достаточно было ей зарычать, и он бы бросился на обидчика. Но мать, как видно, была рада этой встрече. И сыну пришлось убраться в кусты, пока она не прогнала его совсем. Теперь им было не до него. А совсем уходить от матери, такой опытной и осторожной, было глупо: что он станет делать без нее, как будет добывать еду в этом опасном мире, где кругом собаки и люди.

Серому было непонятно поведение матери, и он, обидевшись, вернулся на поляну. Через некоторое время волк и волчица присоединились к нему. Растянувшись на траве, они принялись облизывать друг другу морды.

Красно-бурый был охвачен страстью и так разнежился от ласки волчицы, что не обращал внимания на молодого волка. Серого это раздражало, он бросал на пришельца яростные взгляды, но не решался что-либо предпринять. Он побаивался этого независимого, самоуверенного зверя, которого ничего, кроме волчицы, не интересовало.

Но вдруг красно-бурый перестал нежиться с волчицей и навострил уши. Молодой волк не чуял никакой опасности. Но матерый становился все беспокойнее. Он поднялся и крадущимися шагами приблизился к зарослям. И тогда серый увидел, что из леса выходит другой, пегий волк.

Красно-бурый вернулся к волчице. Она растянулась на поляне, спокойная, невозмутимая, и, по всему видно, удовлетворенная. Красно-бурый нервно заходил возле нее, напоминая борца или футболиста перед решительной схваткой, которая не заставила себя долго ждать.

Новый гость приближался медленно и осторожно, словно ступал по льду. Хвост поджат, голова низко опущена к земле, казалось, волк шел по следу.

Подойдя на расстояние двух-трех шагов, пегий молниеносным прыжком