бросился на красно-бурого.

Волчица зарычала и отбежала в сторону. И тут серый увидел, что красно-бурый не так уж силен, как ему показалось вначале. Пегий был повыше ростом и покрепче, уши стояли торчком, как пики. Ловко увертываясь от укусов, он все неистовее наседал на противника, впиваясь клыками ему в загривок.

Волки сплелись в катающийся по земле рычащий клубок. Нельзя было понять, кто кого одолевает. Запахло свежей кровью.

Волчица долго не могла оставаться безучастной. Она прыгнула прямо на борющихся, и, к удивлению серого, вцепилась зубами в горло красно-бурого. Напала на того, к кому несколько минут тому назад ластилась! Вид крови, вероятно, заставил ее взбеситься.

Серый тоже не выдержал дурманящего запаха свежей крови и накинулся на красно-бурого. Выходит, он напрасно робел перед ним, терпел его ухаживания за матерью. Зато теперь он с удвоенной яростью вцепился зубами в красно-бурого.

Скоро все было кончено. Растерзанный волк лежал на поляне. Стало тихо.

Пегий отошел в сторону. Облизал раны, потерся боком о дерево. Приведя себя в порядок, он подступил к волчице. Та приняла его ласково, как до этого — красно-бурого.

Прижимаясь друг к другу, они нежно, по-волчьи, лизали друг другу морды. Волчица явно была довольна своим новым дружком.

Серый опять почувствовал себя лишним. Пегий волк с его ухаживаниями за матерью был ему противен и внушал страх своей свирепостью. В то же время молодой волк испытывал к нему новое чувство близости и своего рода гордости, какого не питал к красно-бурому. Ведь он, серый, тоже участвовал в жестокой расправе, помог убить противника. И пегий обязан помнить это.

…Шли дни. Иногда к ним наведывались и другие волки, но пегий не подпускал их и близко к своей избраннице. Волки чувствовали, что перед ними серьезный и страшный противник. Встречи обходились без кровавых схваток.

И с едой все обстояло благополучно. Волчице уже не нужно было идти на риск, нападая на деревенские стада. Она стала лениво-благодушной, тяжелой на подъем, и сын, видя ее неповоротливость (брюхо у матери стало огромным), отправлялся искать добычу один.

А волчицей в самом деле одолела лень. В поисках укромного местечка она забиралась в непролазный кустарник. Пегий не знал, как ей угодить. Он не отходил ни на шаг, то и дело игриво подталкивая ее мордой в бок. Волчица в ответ недовольно рычала. Куда девалась ее былая кротость! Пегий раздражал ее тем, что постоянно вертелся рядом. Она удалялась в чащобу и лежала там, никем не тревожимая, блаженная тем, чего не знали бывшие рядом волки. Инстинкт подсказывал ей, что ее ждет нечто радостное и мучительное, связанное с множеством тревог. Немалый житейский опыт научил ее успешно справляться с этими весенними заботами.

После долгих поисков волчице удалось найти подходящее место для логова. Огромный склон горы сплошь зарос колючим кустарником. Сюда не ступала нога ни лесоруба, ни пастуха. А об охотниках с собаками и говорить нечего. Внизу в ущелье журчал ручей.

Волчица таскала в убежище под выступом скалы прошлогодний мох, сухие листья и подолгу лежала там, а когда серый приближался к пещере, волчица встречала его рычанием. Пегого она не прогоняла и позволяла лежать возле. Это злило серого. У него не хватало смелости напасть на пегого, и он уходил подальше в лес, чтобы не видеть чужака, который вытеснил его, заняв место, по праву принадлежавшее ему, единственному сыну. Всю зиму он провел около матери, а теперь приходилось бродить одному. Еды было вдоволь. Позабыв о матери, он вместе с другими молодыми волками охотился на косуль, оленей и зайцев.

Волчицу не тревожило отсутствие сына. У нее были свои заботы.

К концу апреля в логове уже копошилось шесть волчат, и все ее внимание было обращено на них. Она отощала, шерсть свалялась и висела клочьями, из-под которых выступали ребра и лопатки. Теперь волчица почти не покидала логова, и волчатам не хватало молока.

Пегий был очень осторожен, как любой стреляный волк, он знал, что подходить к полянам, где пасется скот, опасно. Приходилось пробавляться мелочью: он приносил волчице зайчат, лисят, сусликов, мышей. Этого было мало, чтобы утолить голод — свой и волчицы.

А тут еще к ручью как-то пришел человек. Учуяв его приближение, пегий удрал.

Волчица следила за человеком из своего логова. Он наклонился к ручью, помедлил некоторое время и пошел туда, откуда пришел. На другой день он появился снова. Пегий опять убежал, волчица же не оставила волчат.

На третий день человек перепрыгнул через ручей и начал подниматься по склону.

Волчица знала, что нет более опасного врага, чем это двуногое страшилище. Нужно было уходить. Она выползла из укрытия и, хоронясь, подалась к вершине. Время от времени она оборачивалась назад. Но там было тихо: не слышно ни человеческих голосов, ни скулежа волчат, ни треска сучьев.

Под вечер она вернулась к логову. Приблизилась осторожнее, чем когда-либо. Волчата лежали там, где она их оставила, и тихо поскуливали. Учуяв мать, они вцепились в ее тощие, иссохшие сосцы.

Пегий исчез, и нужно было обо всем заботиться самой.

Отряхнув волчат, мать ухватила зубами одного из них за шиворот и осторожно понесла вверх по склону в безопасное место, где кусты были гуще. Там, под сводом двух поваленных огромных деревьев, она устроила удобное логово из сухих листьев и мха и перенесла туда остальных волчат.

Волчица голодала. Пегий исчез. То ли подался куда-то прочь, то ли просто не мог ее найти. Он был уже довольно стар, а с годами нюх у волков притупляется.

В сумерки волчица выходила на охоту. Но найти добычу было нелегко. Ей попадались косули, дикие кабаны, но она не смела напасть на них. Звериный инстинкт подсказывал ей, что этого нельзя делать вблизи логова. Люди, осерчав, разыщут ее убежище, и тогда несдобровать и ей, и волчатам. И она искала добычу как можно дальше от логова. Возвращалась измотанная и голодная.

Однажды утром она увидела недалеко от логова что-то огромное, черное. Густой кустарник мешал разглядеть, что это такое. Она огляделась, готовая кинуться наутек. Страх был сильнее тревоги за детей. Волчица помнила, как ее мать весной так же спасала свою шкуру, не пытаясь защитить волчат. Надо было бежать.

Она уже было попятилась, как вдруг ее остановил донесшийся запах. Человеком не пахло. А раз так, значит, это не самое страшное. Она вернулась к своему гнезду и увидела огромного черного кабана. Сердито ощетинившись, он громко фыркал и длинным рылом ворошил волчат.

Волчица зарычала и кинулась на