не могла. На всякий случай я сжал морду Гривчо рукой, потому что он напряженно следил за лисицей и однажды даже тихо зарычал.

Лисица не чуяла опасности. Занятая своим делом, она на животе подползла к большой старой ели и притаилась, ее хитрые глаза проворно обшаривали поляну. С соседнего дерева живо спустилась белка с пышным хвостом, подбежала к ели, остановилась и принялась раскапывать снег передними лапками.

Лисица еще плотнее прижалась к земле. Белке пришлось немало потрудиться, пока она пробила снежный пласт. Наконец белка докопалась до своих запасов, сделанных впрок до наступления зимы, и вытащила шишку. Лисица лежала не двигаясь и зорко следила за каждым ее движением, глаза ее становились все неспокойнее.

Белка поела и вдруг нырнула в снег. Хитрой лисе только того и надо было — она вскочила, бесшумно подбежала к тому месту, где исчезла белка, и встала над норкой. Как только оттуда показалась мордочка белки, хищница прыгнула на нее, но, видно, просчиталась, — белка вырвалась и снова юркнула в снег. Лисица притаилась возле норки и стала терпеливо ждать.

Я посмотрел на своего товарища: мол, надо спасать белку, прячась под снегом, она обморозит себе лапки, — каково ей будет потом? Просто прогнать лисицу я не хотел а стрелять не решался: заряд дроби, ударив в снег, мог задеть ни в чем не повинную белку. После довольно долгих колебаний я решил, что главное сейчас — спасти белку. На всякий случай приготовил ружье, спрятался за дерево и крикнул.

Лисица стрелой бросилась в овраг — за ней поднялся столб мелкой снежной пыли. Белка выскочила из норки и через секунду скрылась в кроне дерева.

Я побежал к оврагу, стреляя на ходу, хотя знал, что не попаду. И все-таки я был доволен: мне удалось спасти жизнь хлопотливой запасливой белке с пушистым хвостом.

Перевод Т. Митевой.

БОРОДАТАЯ ДРОФА

Нет собаки умнее моего Гривчо. Мы понимаем друг друга с первого взгляда. Иногда мы даже беседуем. Пес не умеет притворяться, — если ему весело, он прыгает, ластится, лижет мою руку, но если он сердит, то опускает голову, смотрит исподлобья и ложится ко мне спиной. Но так бывает редко.

Мы с Гривчо — большие друзья, часто ходим на охоту и никогда не возвращаемся с пустыми руками. Гривчо давно изучил все хитрости зайца, лисицы, повадки злой куницы, им от него не спрятаться. Он издалека чует зверя и никогда не сбивается со следа.

Однажды с ним произошел удивительный случай.

Во время охоты мы устроили привал в старой заброшенной мельнице. Набрали дров, развели огонь, просушили одежду. Тем временем стемнело, и мы решили заночевать на мельнице. Гривчо устроился на ночлег в устье печи, выходившем во двор.

Ночью подул ветер, разогнал облака, открылось небо — далекое и холодное, усеянное мерцающими искрами. Ударил сухой мороз, лужи покрылись льдом, земля заблестела от инея, будто посыпанная стеклянной пылью, — ветер отполировал подмерзшую равнину, и она засверкала как стекло.

Всю ночь мы поддерживали огонь, но все равно было холодно и никто не уснул.

Приближался рассвет, небо на востоке слегка побелело, далекое зарево осветило покрытые снегом горы, окаймлявшие горизонт. Я вышел во двор и позвал Гривчо в комнату, — пусть согреется. Но Гривчо не ответил.

— Куда это он пропал? — удивился я.

— Что, нету собаки? — забеспокоился мой товарищ.

— Не вылазит почему-то…

Я заглянул в старую печь — собаки не было. Куда она делась? То бывало еще до рассвета начинает скулить у дверей, просится в тепло, а тут…

Мы обыскали все кусты вокруг мельницы, но собаки не нашли, только замерзли, и решили вскипятить чаю. Набрали сухих веток, подбросили в огонь. Он весело разгорелся. Подождав, когда ветки прогорят и превратятся в жар, мы поставили на него кружку с водой.

В ожидании чая мы сидели и беседовали о разных делах, заговорили и про Гривчо. А он будто того и ждал — подал голос: сначала послышался далекий лай, потом он приблизился, стал громче, яснее. Я вскочил:

— Это он!

— Правда, он самый!

Я распахнул дверь и выбежал во двор. Морозный зимний воздух ожег меня как огнем. Уже рассветало. Воздух был чистый, на равнине стояла тишина, и лай собаки ясно слышался в утреннем сумраке. Я стоял перед воротами мельницы и ждал. От холодного ветра покалывало лицо, брови и усы заиндевели, губы замерзли.

Собака лаяла так, будто подняла зверя. Я хорошо знал ее привычки. Она была еще далеко, и нужно было ждать. Я нетерпеливо топтался у ворот.

Товарищ вынес мне ружье.

— Чего ждешь? Он поднял зайца!

— Нет, это не заяц, — ответил я. — На зайцев Гривчо лает не так.

Я зарядил ружье и медленно пошел к реке. Гривчо все не показывался, хотя взлаивал где-то близко.

«Интересно, на кого это он?» — думал я.

Я поднялся на взгорок, поросший терновником, откуда открывался вид на болотистую низину и высокий скалистый берег речки на излучине. Дальше лежали поля озимых.

Собака моя то сердито взлаивала, то ворчала, будто кому-то угрожая, набрасывалась на добычу и отпрыгивала, захлебываясь злым лаем. Наверное, ей нужно помочь, — кто знает, на кого она наткнулась в темноте!

Я стал было спускаться вниз и вдруг увидел, что навстречу мне ковыляет большая птица, похожая на гуся, а следом за ней трусит Гривчо и с лаем гонит ее к мельнице. Я остановился и стал ждать. Птица и пес подходили все ближе. Вглядевшись пристальнее, я понял, что это за птица. Это была дрофа. Стоял конец зимы, снег растаял, а потом ударил мороз, и все обледенело. Дрофа — птица крупная, неуклюжая, и бегать по гололедице не может. А этой дрофе и вовсе не повезло; заморозки сковали землю, и ей стало негде добывать пищу. Кроме того, на крыльях и лапах у нее образовались сосульки, и бедная дрофа не могла ни летать, ни ходить как следует. В заморозки дрофы становятся легкой добычей лисиц и других хищников, а на эту птицу наткнулся мой Гривчо.

Дрофа была крупная, рослая, по обе стороны клюва у нее рос пушок. Оперение на голове и шее было светло-серое с красным отливом, а спина и крылья — ржавые, с желтизной и черными полосами. У нас этих птиц называют бородатыми дрофами.

В ее ярко-желтых глазах светился смертельный испуг.

— Не бойся! — сказал я ей и отогнал собаку. Гривчо сел в сторонке, а дрофа посмотрела на меня. Наверное, где-то поблизости ночевала целая стая, но все улетели, а она, обледенев, осталась.

Мы с товарищем