посланный в Лилково гонец притащил через перевал одного-единственного козла.

Как бы то ни было, козлов набралось сколько следует, все это были бородатые ветераны, разные по виду и по нраву.

Бачковские козлы, полученные в обмен на табачную рассаду, ходили как пьяные. Шофер ехал быстро, и на крутых поворотах, которыми изобилует дорога, ведущая в село, животных сильно растрясло в обитом жестью кузове. Один из них был зрелого возраста, с длинной бородой, а второй — трехлеток, они смахивали на деда с внуком.

Самым диким нравом отличался приведенный на веревке из Красных Скал монастырский козел, — он был недоверчив, глядел исподлобья и никого к себе не подпускал.

Бросалась в глаза красота одного из добралыкских козлов — каштановая борода украшена белыми кудряшками, длинная шерсть висит до самых копыт, точно ряса. Его сотоварищ, у которого один рог был сломан, семенил за стариком на почетном расстоянии, будто служка за священником.

В самом аховом положении был доставлен лилковский житель. Его вели на привязи за кооперативным мулом, и то ли козел не желал за ним идти, то ли его не устраивала скорость, но от ошейника вся его шерсть вздыбилась в обратную сторону, и когда ошейник сняли, она так и осталась торчать, придавая ему угрожающий вид. К тому же козел оказался гордецом и голову держал высоко. За это и за белые полосы на груди его окрестили Гвардейцем.

Народ был доволен успешным завершением операции, а кое-кто даже сказал, что если бы мы всегда действовали дружно, то в селе не закрыли бы общественную пекарню, продовольственный магазин, баню и школу, и молодежь не уехала бы в город. Этим поучением и закончилась церемония встречи. Козлов роздали на ночлег тем, кто их привез, хорошо накормили, взъерошенного лилковца причесали, и впервые за много дней жители села уснули спокойно.

Утро было встречено бодро. При первом крике козопаса улицы заполнились взволнованными козами, которых гнали на площадь. Овдовевшее стадо, почуяв козлиный запах, нетерпеливо фыркало и постукивало копытами.

Козлов отвязали и пустили в стадо. Но вместо того чтобы браться за дело, они стали, как вкопанные, и вытаращились друг на друга. Козопас поднял палку, кого ударил, на кого прикрикнул, и стадо двинулось. И тут все восьмеро козлов ринулись вперед — каждый норовил занять место во главе стада. Самым шустрым оказался монастырский козел, он было повел стадо за собой, но не успел сделать и пяти шагов, как на него набросились остальные. Монастырского оттерли в сторону, на его место встал лилковский, но и он продержался недолго: соперники накинулись на него с такой яростью, что Гвардеец взлетел в воздух и при падении оседлал одну из коз. Та подпрыгнула, заверещала, поднялась суматоха. На первое место вышел добралыкский житель — долгогривый «поп». Это ожесточило остальных производителей, и они все разом налетели на него, в том числе и «служка» долгогривого, который до тех пор вел себя тише воды, ниже травы. Как близкая и родственная душа, он нанес «попу» самый жестокий удар, в воздух взлетел огромный клок шерсти, из распоротого бока хлынула кровь.

Козы стали пятиться. Козопас пытался водворить порядок, но его палка застряла в руках борцов и треснула. Успокоение внес фельдшер Минчо. Он научно разъяснил, что нельзя мешать козлам меряться силами. Это, мол, не простая драка, а выбор вожака. Кто победит — тот сильнее всех. У этого козла будет доброе потомство, напомнил Минчо, козлята достигнут максимального живого веса. Свои разъяснения он закончил тем, что напомнил: выбор вожака — закон матери-природы, и нечего ему мешать, от вмешательства в природные законы получается всяческая неразбериха.

Послушав советов Минчо, пастухи перестали разнимать козлов, и те бодались и лягались сколько хотели. Сначала победителем вышел долгоногий козел с лысиной и белой звездой на лбу, но к нему подскочил низкорослый злой козлишка и не взирая на его белую звезду чуть не свернул ему шею. Вскоре у козлишки сломались рога, но он продолжал бодаться головой, крепко стоя на жилистых ногах, а в его округлившихся, налитых кровью глазах пылала мрачная решимость победить или умереть. Дьявольская сила читалась в этом взгляде, и после очередной и, по всему видно, нерешительной атаки соперник отступил.

Стадо повел монастырский козел. Он был изранен и окровавлен, но все его существо излучало свирепую мощь. Остальные смиренно построились позади согласно занятым местам.

Монастырский козел, похожий на кусок Красной Скалы, исполнил наши души любовью и восхищением. Ему на шею привязали огромный колоколец и провозгласили коронованным вожаком. Победитель выступил в путь, и все стадо двинулось за ним стройно и послушно, в такт его поступи.

На стариков повеяло бодрящим запахом, который пробуждал в них самые неожиданные воспоминания и забытые волнения. Звон колокольца понесся над крытыми плитняком домами села, возвещая о том, что происшествие кончилось благополучно. Село бы спасено. С приходом новой весны будет вдоволь молока, будут трепетные козлячьи ласки и шалости, новые весенние радости.

Перевод Т. Митевой.

ГРИГОР УГАРОВ

ОХОТА НА ЛИСИЦУ

Было ясное утро. Мы шли по лесу. Ночью выпал первый снег, потом поднялся ветер, и его морозное дыхание сковало сугробы тонкой корой. Моя собака бежала впереди, и при каждом ее шаге эта снежная корка ломалась, рассыпаясь в белую пыль. Вокруг стояли зеленые сосны, похожие на копны сена, с веток кустов, одетых сверкающим покровом, свисали ледяные кристаллы, по берегам ручья будто кто рассыпал жемчуг.

Вокруг было тихо, чисто и бело.

Ноздри собаки покрылись инеем, но мой Гривчо — опытный охотник, он бывал и не в таких передрягах. Гривчо сновал по лесу, искал следы, нюхал воздух, но напрасно. Даже красивые, выведенные тонкой вязью цепочки мышиных следов не попадались на нашем пути.

Ходили мы долго, но лес будто замер. Хорошо зная, что сейчас, в самом начале зимы, когда выпал первый снег, звери еще не спят, я решил, что они испугались скрипа моих шагов по снегу и собачьего лая и спрятались подальше. Я подозвал Гривчо, надел на него поводок и, смахнув снег с широкого пня, сел. Собака уселась рядом со мной. Мы понимали друг друга без слов: нужно помолчать и прислушаться. И Гривчо молчал.

Скоро из оврага выскочила лисица. Мы сразу ее заметили, но продолжали сидеть молча и неподвижно, и она не обратила на нас внимания. А если и обратила, то, должно быть, приняла нас за большие камни или еще что-нибудь — ветер дул в нашу сторону, и почуять нас лисица