— Как он перевозит людей на побережье?

— Точно не знаю, Ланс не любит вдаваться в подробности. Сначала он использовал автомобили посольства и грузовики своей компании, пока их у него не реквизировали. В последнее время он задействовал, по-моему, машину шотландского Красного Креста, поступившую в распоряжение республиканцев. С ним обычно ездит Мэрджери Хилл, медсестра из Англо-американского госпиталя, — вы его знаете?

— Кажется, нет.

— Он находится на улице Хуана Монтальво, возле Университетского городка, практически на самом фронте. Именно туда меня доставили сразу после ранения, а потом перевезли для операции в другой госпиталь, который развернули в отеле «Палас».

— Госпиталь в отеле «Палас»? — изумленно спросила я.

— Да, полевой госпиталь, вы разве не знали?

— Нет, я ничего об этом не слышала. В те времена, когда я уехала из Мадрида, «Палас», как и «Ритц», был просто одним из самых роскошных отелей.

— Ну а сейчас он используется по другому назначению — в последнее время очень многое изменилось. Так вот, я пробыл там несколько дней, и потом меня решили эвакуировать в Лондон. До того как попасть в Англо-американский госпиталь, я уже был знаком с Лансом: в Мадриде сейчас совсем немного британцев. Он навещал меня несколько раз в «Паласе» — взял на себя миссию помогать всем своим соотечественникам, которые в этом нуждаются. Поэтому я немного знаю, как он организует эвакуацию — однако только то, что он сам посчитал возможным мне сообщить. Сначала он привозит людей в госпиталь, и иногда их держат там несколько дней под видом больных, пока идет подготовка к эвакуации. Ланс обычно берет с собой в поездки медсестру Хилл — ей всегда удается заговорить проверяющих на постах, если возникают какие-то сложности. Кроме того, благодаря ее стараниям они никогда не возвращаются в Мадрид пустыми, а привозят все, что только можно достать на кораблях Королевского флота: медикаменты, бинты, мыло, консервы…

— Как проходят эти поездки?

Мне хотелось заранее представить, что предстояло пережить маме.

— Насколько мне известно, они выезжают на рассвете. Ланс знает уже все посты, хотя их более тридцати; иногда дорога занимает двенадцать часов. Кроме того, он уже отлично усвоил, как нужно вести себя с ополченцами: выходит из машины, разговаривает с солдатами, называет их товарищами, показывает свой впечатляющий пропуск, угощает табаком, шутит, прощается со словами «Да здравствует Россия!» или «Смерть фашистам!» — и спокойно следует дальше. Единственное, чего Ланс всегда избегает, — это взяток: он строго придерживается этого принципа и, насколько мне известно, ни разу его не нарушил. Он также старается во всем соблюдать законность и избегает любых инцидентов, способных повредить репутации нашего посольства. Хотя Ланс не является его штатным сотрудником, он строжайшим образом следует кодексу дипломатической этики.

Едва журналист замолчал, я приготовилась задать следующий вопрос: я оказалась хорошей ученицей комиссара Васкеса, умевшего мастерски выуживать информацию.

— В какие порты он привозит беженцев?

— В Валенсию, в Аликанте, в Дению — по-разному. Он изучает обстановку, разрабатывает план и, тем или иным способом, сажает людей на судно.

— Но у них имеются нужные документы, разрешения, пропуска?..

— Для перемещения внутри Испании, как правило, да. Но для выезда за границу, наверное, нет. Так что эта часть операции представляет наибольшую сложность: Лансу необходимо всеми правдами и неправдами миновать посты, проникнуть на пристань, договориться с капитаном, провести людей на борт и спрятать их где-нибудь на случай проверки. К тому же все это требует большой осторожности, чтобы не вызвать подозрений. Дела эти очень рискованные, и Ланс сам может оказаться в тюрьме. Однако до сих пор у него все проходило удачно.

Мы закончили ужин. Логану стоило больших трудов управляться с приборами, поскольку левая рука еще недостаточно хорошо двигалась. Как бы то ни было, он с аппетитом съел курицу, две большие тарелки натильяса и выпил несколько бокалов вина. Я же, увлеченная его рассказом, едва притронулась к камбале и ничего не заказала на десерт.

— Хотите кофе? — спросил журналист.

— Да, спасибо.

На самом деле я не пила кофе после ужина — за исключением тех случаев, когда мне требовалось работать допоздна. Но в тот вечер у меня имелись две веские причины согласиться на кофе: во-первых, я хотела как можно дольше продлить беседу, а во-вторых, мне нужно было сохранять бодрость, чтобы не упустить ни одной детали.

— Расскажите, как там сейчас в Мадриде, — попросила я журналиста. Мой голос прозвучал очень тихо в предчувствии того, что предстояло услышать.

Логан внимательно на меня посмотрел.

— Вы ничего не знаете?

Я опустила глаза и, уставившись на скатерть, отрицательно покачала головой. После того как журналист сообщил мне подробности эвакуации, я немного расслабилась и перестала нервничать. Маркус Логан, несмотря на незавидное состояние, сумел передать мне свое спокойствие и уверенность. Однако когда нервное напряжение спало, пришла не радость, а грусть и боль из-за всего услышанного. Из-за мамы, из-за Мадрида, из-за моей страны. Внезапно меня охватила непреодолимая слабость, и я почувствовала подступающие к глазам слезы.

— В городе дела обстоят очень плохо, не хватает элементарных продуктов. Ситуация тяжелая, но каждый выживает как может, — сказал журналист, в нескольких словах обобщив очевидное. — Вы позволите мне задать вам один вопрос? — добавил он.

— Разумеется, спрашивайте что угодно, — не поднимая глаз, ответила я. Как я могла не ответить человеку, в чьих руках находилось будущее моей мамы?

— Что ж, я обо всем договорился и могу вам гарантировать, что вашей маме помогут, об этом не беспокойтесь. — Логан говорил более тихим, доверительным голосом. — Однако, чтобы этого добиться, я вынужден был прибегнуть к одной небольшой уловке — уж не знаю, насколько при этом солгав. Мне пришлось сказать, что ваша мама находится в большой опасности и нуждается в срочной эвакуации — для Логана этого было достаточно. Но теперь мне хотелось бы знать, насколько это соответствует или не соответствует действительности. Ваш ответ никак не повлияет на дальнейшее развитие событий, но лично мне интересно узнать правду. Так что, если вас не затруднит, расскажите, как обстоят дела на самом деле и действительно ли вашей маме угрожает опасность в Мадриде.

Официант принес кофе, и мы принялись одновременно размешивать сахар, ритмично стуча ложечками о фарфоровые стенки чашек. Через несколько секунд я подняла глаза и посмотрела ему в лицо.

— Вы хотите знать правду? Что ж, если честно, не думаю, что моей маме грозит опасность, но у меня нет никого, кроме нее, а у нее — никого, кроме меня. Мы всегда жили вместе и вместе работали, преодолевали трудности: мы были одиноки и зарабатывали себе на жизнь своими руками. Но однажды я совершила ошибку и оставила маму. И теперь единственное мое желание — вернуть ее, чтобы она снова была рядом. Вы сказали, что ваш друг Ланс не руководствуется политическими мотивами и действует исключительно из соображений гуманности. Как по-вашему: помочь матери, находящейся без средств к существованию, воссоединиться с ее единственной дочерью — это гуманный поступок?