могли бы оспорить решение суда, тоже нет. И нет, если вам все еще интересно, титул вы не наследуете и никаких обязанностей, связанных с ним, не несете. Можете забыть произошедшее как страшный сон.

Флоренс натянуто улыбнулась.

– Вряд ли я это забуду.

– Можете вернуть себе прежнее имя, – мягко сказал Ронан. – Это не прежняя жизнь, но хоть что-то. И главное: суд постановил признать вас дееспособной, но обязал носить браслет и раз в полгода общаться с представителем Ордена. Либо по вашему желанию вы можете…

– Я пока не готова думать об этом, мистер Макаллан, – осторожно перебила его Флоренс.

– Я не настаиваю.

Он замолчал. Флоренс тоже не знала, что сказать, поэтому их общее молчание было неловким. Согласно правилам этикета и наставлениям старших, следовало в таком случае обсудить погоду или найти способ сделать собеседнику не слишком личный комплимент. Ну, или извиниться и уйти, сославшись на дела или головную боль. Но Флоренс очень не хотела оставаться одна сейчас. Как и обсуждать свое будущее.

– Я бы хотела побывать в Грей-Стоуне, – призналась она.

– Это несложно устроить. – Мистер Макаллан, кажется, только и ждал, чтобы она что-то сказала. – В Грей-Стоуне живет моя двоюродная тетка… Еще там есть, и вам, Флоренс, это может понравиться, курсы старшей школы для женщин. Посещать их можно с разрешения мужа или опекуна, но вам, вдове с хорошим достатком, никакой опекун не нужен. Не на этих землях, по крайней мере…

Флоренс замерла и выпрямила спину. Что-то не сходилось.

Ронан все время говорил так, словно не было кое-чего еще. Важного. Того, что позволило ей быть здесь, – вернее хваленого эйдинского гостеприимства и милосердия Макаллана-старшего.

– Вы путаете, мистер Макаллан. – Она говорила осторожно, но с каждым словом все более четко. – Если я правильно помню, а на память я, хвала святым и преподобным, в последнее время не жалуюсь, в середине месяца ночью в месте под названием Грин-Лоу вы взяли меня в жены перед лицом небес и в присутствии брата Райана. И пока ни вы, ни я, ни смерть кого-то из нас, ни внешние обстоятельства не расторгли этот брак, разрешение на который, опять же, если я правильно помню, выдал Его Высочество принц-регент.

Ронан ответил не сразу. Он удивленно посмотрел сначала на нее, потом в сторону – туда, где на одном из портретов его предок опирался на огромный, почти ему по грудь, клинок. Этот меч висел рядом с другим оружием на стене возле камина, и лорд Макаллан в один из вечеров рассказывал, как дед запрещал малышу Алеку к нему прикасаться – боялся, что поранится.

Ронан вздохнул. То ли печально, то ли устало.

– Напомню вам, миледи, что это было сделано с одной лишь целью – чтобы у вас в случае притязаний со стороны недоброжелателя, – он выделил последнее слово, – был законный опекун, готовый защищать ваши интересы, а не продавливать за ваш счет собственные. Я хозяин своему слову и не буду держать вас. Наш брак – фикция, любой судья признает его недействительным.

Он сказал это совершенно спокойно, как если бы рассказывал ей, к примеру, о способах удить рыбу в местных озерах, холодных и глубоких, или объяснял, как по лишайникам на стенах определять стороны света.

Флоренс показалось, что ее ударили в грудь, вышибли из легких весь воздух, а с ним тепло и то чувство уюта, которое владело ею меньше четверти часа назад. Ронан не сказал ничего дурного, наоборот, подтвердил, что их договоренность в силе. В его голосе не сквозило равнодушия или ехидства, он был, как всегда, спокоен и добр, но Флоренс почему-то ощущала это как ссадину, оставленную на душе.

– Да, мистер Макаллан, – упавшим голосом сказала она. – Я помню это. Просто…

– Просто боялись, что я обманул вас? – Он приподнял бровь, отчего на лице его мелькнула незнакомая хитринка.

– Простите.

Она покраснела и отвела взгляд.

– Ваше недоверие меня не обидело, я на вашем месте тоже не доверял бы никому. Позволите? – Он протянул руку, его ладонь зависла над ладонью Флоренс, судорожно сжимающей краешек перил.

Она кивнула, не понимая, о чем он просит, и пальцы Ронана осторожно коснулись ее пальцев. Кожа была теплой, почти горячей, а прикосновение уверенным, словно он пытался поделиться с ней чем-то, силой ли, теплом ли, собственным ли спокойствием.

Флоренс вздрогнула. Он убрал руку и коротко, кривовато улыбнулся.

– Возможно, мне придется уехать через несколько дней, – сказал он. – Оставлю на вас отца, Ричарда Третьего и всех прочих обитателей этого места. Справитесь, Флоренс? Справитесь, я в вас верю.

Глава 3

Ронан уехал, как и сказал, пообещав, что вернется скоро, а заодно привезет еще какие-нибудь хорошие новости. Флоренс восприняла это как должное: никто не обещал ей в Эйдине развлечений и светской болтовни каждый вечер, мистер Макаллан помогал ей из доброты и благородства. Но ей все равно было немножечко горько и тоскливо.

В пансионе девочек обучали многому, и вышивке в том числе. В один из дней, слишком промозглый, чтобы гулять, да еще и ветреный настолько, что птиц в небе сдувало, Флоренс выпросила у экономки пяльцы, ткань и цветные нитки побаловаться. Она хотела вышить себе ленту незамысловатым узором из мелких цветочков – незабудок, например, – но игла плохо слушалась и норовила впиться в пальцы, стежки выходили косыми, нити ложились неровно. Лорд Макаллан, глядя на эти мучения, добродушно посмеивался.

– У некоторых цветов есть шипы, и их не сорвать безнаказанно, – сказал он, когда Флоренс, в очередной раз уколов палец иголкой, ойкнула и зажала ранку. – Роза, шиповник и терн берегут себя от жадных рук и злых намерений, да и чертополох не дастся так просто. А правда ли, Флоренс, что в логресских садах растут розы, у которых шипов нет?

Флоренс посмотрела на палец – кровь не шла.

– Не совсем, – ответила она, откладывая на время рукоделие. – В саду моего дяди растет один куст. Шипы у него есть, но мягкие и совсем не колючие. Так, наросты на стебле.

Собственная неловкость расстраивала ее, хотя стоило признать, что получалось уже лучше. Еще несколько дней – глядишь, вспомнит, как это делается.

– У нас в саду есть только дикий шиповник, – сказал лорд Макаллан. – И яблони. После смерти жены у этого дома так и не появилось хозяйки, чтобы следить за клумбами и цветниками, а мне хватает того, что есть. Да и слишком нежные цветы, знаете ли, не приживаются в этих землях.

Флоренс показалось, что он сегодня слишком ворчлив. Обычно спокойный – вот откуда у Ронана это спокойствие, видимо! – Алек Макаллан с утра был встревожен, будто непогода и воющий за окнами ветер разбудили в нем какую-то застарелую боль. Флоренс сама чувствовала себя странно: не только игла не слушалась ее, но и мысли разбегались во все стороны. Дорожный костюм, который она надела, потому что в траурном крепе мерзла, был непривычным и словно бы кололся даже сквозь нижнее платье.

– Для дома без хозяйки, милорд, это место слишком уютно, – сказала Флоренс вежливо. – Здесь тепло, чисто, красиво и спокойно.

Ей не хотелось спрашивать ни про его жену, ни про то, почему его сыновья – а у Ронана был старший брат, это она успела выяснить – еще не женаты, да и вообще задавать какие-то слишком личные вопросы. Но сказать что-то хорошее, проявить благодарность, о, этого она очень хотела!

Лорд Макаллан посмотрел на нее, хмыкнул и встал из кресла.

– Я прогуляюсь, – сказал он. – Посмотрю на отцветший чертополох.

– Но там же ветер! – Флоренс испугалась, что сказала что-то не то.

– Легкий бриз, – рассмеялся лорд Макаллан. – Не переживайте за меня, Флоренс, и спокойно обедайте, когда придет время. Возможно, я прогуляюсь дальше, чем обычно.

Ричард поднялся с места, нагретого собственной шкурой и теплом от камина, и вопросительно посмотрел на хозяина.

– Охраняй, – приказал тот.

И пес обиженно опустился.

Дверь хлопнула, казалось, громче обычного. Флоренс вздрогнула и замерла, прислушиваясь к замку. В камине потрескивало разгоревшееся пламя, окна изредка дребезжали от порывов ветра, Ричард громко дышал, как любая большая собака, а еще иногда из коридора доносились шаги слуг. Она не осталась одна, и ее не бросили. Просто, наверное, лорду Макаллану тоже иногда нужно побыть в одиночестве, подальше от навязанной гостьи.

Флоренс сунулась в коробку с нитками и нашла там лиловую, фиолетовую и темно-зеленую. И мелок, которым могла нарисовать на ткани то, что хотела. К обеду был готов контур, а после, когда сумерки начали сгущаться, на ткани пророс чертополох. Он был немного растрепанным и кривым, но Флоренс почему-то осталась довольна работой. И пальцы, к своему удивлению, она почти не колола.

Слуги зажгли светильники, фонари и подкинули в камин дров. Сквозь узкие окна