– Я буду жаловаться! Я требую адвоката! Сначала докажите, что я имею отношение к этой статуе!

– Стоп! – улыбнулся Василий. – А кто вам сказал, что мы здесь по поводу статуи?

Батюшка замер и нахмурился. Потом он надул щеки и тихо пробормотал:

– Чтоб мне… перст на уста возложити!

– Запирательство бесполезно, вы это сами понимаете! – затягивал гайки Василий. – Как говорят классики, только сотрудничество со следствием облегчит вашу участь.

– Спутал бес! – криво усмехнулся батюшка. – Искусил меня, грешного, житейской заботой…

– Каяться, уважаемый, будете на Страшном суде! – твердо оборвал его Василий. – А нам только одно скажите – где статуя? И лучше без выкрутасов.

– Не знаю, чтоб меня громом убило! – искренне приложил руку к груди отец Геннадий. – Было искушение, не скрою. Но только памятника в мастерской уже не было. Кто-то до меня замок на двери подломил!

На лице Василия на короткий миг промелькнуло жестокое разочарование. Но он тут же овладел собой.

– Что ж! – задумчиво сказал он милиционерам. – Если моя гипотеза верна, то методом исключения у нас остался единственный подозреваемый. Он же – и обвиняемый, и осужденный, и заключенный, и даже уже освобожденный. Едем!

– А я? – осторожно поинтересовался батюшка.

– Вы, святой отец, следствию больше не нужны, – пожал плечами Василий. – Основную епитимью на вас наложит позже Харитон Ильич. А лично от меня – сорок земных поклонов, сорок поясных и молитва мытаря. Принимать три раза в день перед едой.

– Разрешите выполнять? – ошалело спросил отец Геннадий.

– Разрешаю! – отчеканил Василий и вышел вон.

* * *

Все эти события предшествовали появлению группы захвата в офисе мецената Вениамина Брыкова. Теперь же задержанный сидел на стуле, тяжело дышал, придерживал правой рукой оборванный ворот рубахи и переводил злобный взгляд с милиционеров на Василия.

– Дело шьешь, гражданин начальник?! А рожа у тебя от натуги не треснет? Ведь на арапа хочешь взять!

– Все улики против вас! – внушительно ответил Василий. – Скульптор Сквочковский опознал в ваших охранниках тех людей, которые приходили к нему накануне ограбления под видом журналистов. Эти люди несколько минут назад задержаны и… уже допрошены.

При этих словах Василий с невольным уважением посмотрел на пудовые кулаки дяди Пёдыра.

– Они уже дали признательные показания (по лицу дяди Пёдыра расплылась смущенная улыбка), вы в наших руках, Вениамин Сергеевич!

– В наших руках! – подлаял скульптор и мстительно потряс кулаком.

Брыков с ненавистью посмотрел на Сквочковского и процедил сквозь зубы:

– Ну что, выпас сазана, карась потворный?!

– Вот! – горестно покачал головой скульптор. – И этот человек претендует на высокое звание «Почетный гражданин»!

Брыков зарычал и подпрыгнул на стуле. Но его удержали за плечи лейтенант и сержант.

– У, два-шестнадцать! – выругался меценат и перевел глаза на Василия. – Думаешь, колоться буду? Мне ведь не привыкать лапшу на уши мусорские двигать!

– Улики, Вениамин Сергеевич! Неопровержимые улики! – покачал головой Василий.

– А чего мне улики? Я не сам на скок пошел. Обоснуй, что это мои кассиры серьгу ковыряли?! Пусть прокурор работает!

– Извините, Вениамин Сергеевич – дружелюбно улыбнулся Василий. – Но не могли бы вы изъясняться чуточку попонятнее?

– Не кумекаешь по-свойски…

– Что-то вроде того…

– Я говорю, доказательств у вас маловато. При хорошем адвокате вам же еще извиняться придется!

Брыков откинулся на спинку стула и закинул ногу на ногу.

– И все-таки я бы на вашем месте подумал, – с сомнением покачал головой Василий. – Если мы пропустим историю через газеты, а уж мы – будьте уверены – обязательно это сделаем, вам на долгие годы придется забыть о звании Почетного гражданина и лаврах мецената. Ваше уголовное прошлое будет реять над вами до конца жизни, как пиратский флаг.

Меценат задумался. Молчал он долго. Раздайбедин не мешал. Наконец, Брыков горестно вздохнул и согласился:

– Да, локшовая вышла покупка…

– Извините?

– Я говорю, идея с похищением имела свои недостатки…

Василий ласково улыбнулся и потер руки:

– Все еще можно исправить, если вы вернете генерала.

Брыков залился диким хохотом. От звуков его смеха Сквочковский натурально скис, предчувствуя самое недоброе. Интуиция не подвела скульптора. Неожиданно смех оборвался, будто срезанный бритвой, и Брыков, став серьезным и злым, сообщил:

– Я его расстрелял.

– Как? – искренне изумился Василий.

– Я обвинил его в посягательстве на подлинное Искусство! – торжественно сообщил меценат. – В плагиате и безвкусице, в пошлости и бездарности. Вина была очевидна и не требовала доказательств. Суд приговорил обвиняемого к высшей мере наказания через расстрел. Приговор приведен в исполнение. Два дня назад. В лесу – за моей дачей. Уничтожил в пыль!

Василий снял очки, протер их краем футболки и снова водрузил на место. Потом выудил из кармана диктофон и щелкнул кнопкой, останавливая запись.

– Что же! Мне все предельно ясно! – заявил он и легонько постучал диктофоном по коленке. – Последний вопрос, если позволите. Могу ли я доложить своему руководству, что памятника у нас по-прежнему нет, но всеобъемлющая финансовая поддержка и горячее желание сотрудничества с вашей стороны – снова есть?

Меценат взглянул на него исподлобья, перевел взгляд на диктофон. Потом он криво усмехнулся и молча кивнул.

– А чего – и правда по телевизору покажут?

– Угу…

– Чевой-то я это…

– Боишься?

– С чего б мне бояться? Так, мандражирую малость!

– А ты не мандражируй.

– А ты налей, чтоб не мандражировал!!!

…

– Что, лучше?

– Да я чегой-то в темноте не заметил.

– При чем тут темнота? Ты же не глазом пьешь!

– А ты не умничай. Говорю – не заметил, значит, не заметил. Повторить нужно.

…

– Ты Пёдыр, главное, матом не сильно ругайся. И в случае чего – Харитона Ильича не трогай. Харитона-то помнишь? Сморщенный такой, с усами.

– Да помню я. Но только сразу предупреждаю – если они разом накинуться, мне сортировать некогда будет, по чьему харитону вдарить.

– Драться тут никто не будет. Тут люди собрались культурно разговаривать. А ты слушай и сам не молчи. Главное – не задумывайся.