Вениамин Сергеевич оглядел улицу и почувствовал, как забилось сердце. На улице было слишком безлюдно! Она словно вымерла. Еще несколько дней назад мальчишки с утра до ночи кричали под окном, обстреливая друг друга упавшими спелыми каштанами, а сегодня под деревьями ходили только наглые жирные галки.

Впрочем, нет – постарался успокоить себя Брыков – тут все объяснимо. Просто начался учебный год. Мальчишки теперь сидят за партами и с тоской поглядывают в окно, за которым все еще никак не кончится лето.

И все-таки определенно что-то было не так. Вениамин Сергеевич повнимательнее присмотрелся к галкам и вновь ощутил острый укол страха. Галки играли в футбол упавшими каштановыми орехами. А точнее, они только ДЕЛАЛИ ВИД, что играют: ленивое перекатывание каштанов и вальяжные перемещения по газону имели лишь одну цель – отвлечь внимание. На самом же деле, галки своими блестящими черными глазками очень внимательно наблюдали за улицей, тротуаром и окнами Брыковского кабинета. Вениамин Сергеевич охнул, зажмурился и потряс головой. Нет… Галки просто разбивали клювами каштановые орехи, руководствуясь одной лишь своей птичьей логикой.

Но что тогда? Быть может, давит тишина? Вениамин Сергеевич прислушался к звукам мегаполиса. За окнами население Славина все так же неуклонно стремилось к миллиону, производя в процессе надлежащий шум. Но в нем меценату послышались не то фальшивые, не то тоскливые ноты. Неясная опасность приближалась. Ему даже показалось, что он слышит шаги в коридоре.

Брыков отскочил от окна и прислушался. Нет, тихо. Он по-волчьи втянул воздух. По коже побежали мурашки. Вениамин Сергеевич пригнулся, прижался спиной к стене и затравленно зарычал, глядя на дверь. Из-за нее сочился настойчивый запах казенных котлет… В этот момент предчувствие Брыкова совершенно отчетливо оформилось в слова:

– На кичу повезут!

Мгновение Брыков отрешенно наблюдал, как дверь его кабинета, сорванная с петель, влетает внутрь помещения. Еще меценат успел заметить огромную ногу в резиновом болотнике и гигантскую фигуру в дорогом пиджаке. Но удивляться такому несоответствию не было времени. Меценат коротко рыкнул, развернулся и кинулся к открытому окну. Он уже вскинул ногу на подоконник, но тут почувствовал, как падают на его плечи тяжелые руки, как наваливается на спину что-то твердое, бездушное, как с садистским наслаждением кто-то начинает выкручивать его кисть, и хриплый милицейский голос лает матом в самое ухо…

Предчувствия не обманули.

* * *

Стоит отметить, что скверное настроение в это утро одолевало не только мецената Брыкова. Также в крайне мрачном расположении духа пребывал лже-кандидат в мэры дядя Пёдыр. Накануне ему было предписано с утра пораньше явиться в гостиничный номер к Василию «на примерку». Операция «СШИБ» настоятельно потребовала визуального знакомства дяди Пёдыра с широкой публикой в ходе теледебатов. Заботясь не то о нравственном здоровье аудитории, не то о правдоподобии персонажа, Василий решил всерьез пересмотреть гардероб своего подопечного.

Сам лже-кандидат в восторг от перспективы переодеваться в деловой костюм не пришел. Впрочем, человек он был по-своему ответственный, а потому в номер к Василию заявился еще с вечера, объяснив выбранное время визита боязнью опоздать. Естественно, он прихватил с собой «кое-что для разговора». Что-то нашлось и у Василия.

Этим затянувшимся за полночь «разговором» отчасти и объяснялось плохое настроение дяди Пёдыра с утра. Кроме того, в дальнейшем запас позитива был существенно растрачен в процессе принятия душа, бритья, причесывания, застегивания накрахмаленного воротничка и подвязывания галстука. Последние же крохи хорошего настроения улетучились при виде отражения в зеркале.

Побритый, причесанный, облаченный в приталенный классический пиджак, дядя Пёдыр оказался не готов ко встрече с самим собой и не смог адекватно оценить произошедшие перемены.

– Форсу дюже много! – недовольно пробурчал он. – Не буду носить. Я в этом пижмаке – не мужик, а матрешка расписная!

Но дело было даже не в том, что отражение в зеркале ему не понравилось. Как раз наоборот. В глубине души вдруг больно шевельнулось забытым осколком самоуважение. Петр Болдырев вдруг ясно понял, что праздновать свою демобилизацию из рядов Вооруженных сил третий десяток лет – занятие пусть и увлекательное, но не самое достойное. Что гордость его человеческая – это и не гордость вовсе, а так, пьяный кураж. Что он и впрямь мог бы стать человеком, одетым в костюм, а не ряженым по случаю.

– Эх, если б все сначала, и жизнь перекроить наново… Чтоб без водки и драк, грязи и скотства!..

От этой мысли защипало глаза. Дядя Пёдыр шагнул к столу, ухватил за горлышко водочную бутылку и сделал несколько больших глотков. Осколок самоуважения еще чуть кольнул, шевельнулся, и лег на место.

– Не хочу костюм! – пробурчал он сердито.

Василий в это время так же занятый интеллигентным опохмелом, не разглядел всего богатства эмоциональной палитры своего товарища. Осушив полкружки сухого вина, он зевнул и авторитетно заявил:

– Ворчание – знак согласия. Но, между прочим, зря ты так! Хоть на человека стал похож. Тебе с такой вывеской не то что мэром – министром можно работать!

Дядя Пёдыр бросил еще один стыдливый взгляд на свое отражение и вдруг смущенно улыбнулся, показав крупные редкие зубы. Но примириться с действительностью в это утро, ему, похоже, было не суждено. Обув лакированные туфли, он снова нахмурился и капризно выпятил нижнюю губу.

– Жмут, падлы… – прогудел он.

– Не жалуйтесь на судьбу! Быть может, она от вас тоже не в восторге, – философски заметил Василий. – Ничего, разносятся.

– Разносятся… – пробурчал дядя Пёдыр. – Ты, раз такой умный, валенок себе на голову надень и разнашивай. А я не лошадь – себе такие копыты блескучие прилаживать!

Василий пробовал уговаривать, но дядя Пёдыр на этот раз был непоколебим. Он содрал туфли и с ненавистью зашвырнул их в угол.

– А в чем же ты в парикмахерскую отправишься, и вечером на дебаты? – не унимался Василий.

– В чем пришел, в том и отправлюсь. Или не пойду вовсе! – поставил ультиматум лже-кандидат.

Василий посмотрел на резиновые сапоги пятидесятого размера и не стал упорствовать. В конце концов, подумал он, к чему запирать себя в рамках условностей? Оставаться самим собой, не обращая внимания на мнение окружающих – большое искусство, подвластное не каждому.

Кроме того, как человек с воображением, Василий сразу разглядел весь мощный потенциал идеи, и где-то между делом даже на секунду пожалел, что это не ему, а дяде Пёдыру, выпала честь явить Славину новый эталон делового стиля.

Парикмахерская имелась тут же, при гостинице. Дядя Пёдыр прогромыхал болотниками по вестибюлю первого этажа и скрылся за стеклянной дверью с нарисованными ножницами. Раздайбедин, войдя следом, сполна насладился тем впечатлением, которое произвел трехметроворостый посетитель в костюме и болотниках на персонал, дал хрупкой девушке-парикмахеру четкие указания по поводу стрижки, и присел полистать модный журнал.