– Все мы связаны друг с другом, – сказал я, – всечеловечество. Мы должны заботиться друг о друге, правда? – Я рассчитывал,что мои слезливые сантименты, выраженные с пьяной эмоциональностью, приведут еев ужас и тогда она уйдет. Но она не ушла.

– Да, правда, – ответила она. – Давайте я вызовуврача, пока погода вконец не испортилась.

– Нет, драгоценная моя, идите, – сказал я.

Бросив на меня еще один озабоченный взгляд, она все-такивышла.

Съев целую тарелку извилистой лапши в сырном соусе и непочувствовав никакого вкуса, кроме соли, я начал подумывать, что она былаправа. Я пошел в ванную и включил свет. Человек в зеркале выглядел воистинупаршиво – глаза налиты кровью, все тело дрожит, обычно смуглая кожа пожелтела,если не сказать – мертвецки бледна.

Я пощупал лоб, но что толку? Естественно, я от этого неумру, решил я. Но полной уверенности не было. Я вспомнил выражение лицагорничной и озабоченность людей, которые заговаривали со мной на улицах. Менясотряс новый приступ кашля.

Нужно что-то предпринять, думал я. Но что? Вдруг врачи дадутмне сильное успокоительное, которое вызовет такое онемение, что я не смогувернуться в дом? И вдруг лекарства помешают мне концентрировать внимание, и мыне сможем совершить обмен? Господи, я ведь даже не пробовал подняться из этогочеловеческого тела – трюк, которым я прекрасно владел в прежней оболочке.

Я и не хотел пробовать. Вдруг я не смогу вернуться?! Нет,для такого эксперимента лучше подождать Джеймса и держаться подальше отдокторов со шприцами!

Зазвенел звонок. Это пришла добросердечная горничная, на сейраз она принесла полный мешок лекарств – пузырьки с яркими красными и зеленымижидкостями и пластиковые коробочки с таблетками.

– Лучше бы вы вызвали врача, – сказала она, выставляяих на мраморный туалетный столик. – Хотите мы вызовем?

– Ни в коем случае, – решительно возразил я, вручая ейеще несколько купюр и выводя ее за порог.

– Но подождите! – воскликнула она. – Пожалуйста,позвольте хотя бы вывести собаку – она же только что поела!

О да, великолепная идея. Я сунул ей в руку новые банкноты. Явелел Моджо идти с ней и делать все, что она скажет. Похоже, Моджо заворожилее. Она пробормотала несколько слов о том, что у него голова больше, чем у нее.

Я вернулся в ванную и посмотрел на принесенные пузырьки. Яотносился к этим лекарствам с подозрением. Но с моей стороны будет не оченьлюбезно возвращать Джеймсу больное тело. А вдруг Джеймс его не примет? Нет,вряд ли. Он заберет свои двадцать миллионов, а в придачу – кашель и простуду.

Я глотнул отвратительной зеленой микстуры, поборов приступтошноты, а потом заставил себя пройти в столовую, где и рухнул у письменногостола.

Там лежала писчая бумага, а также шариковая ручка, котораянеплохо писала – скользко, игриво, как и все шариковые ручки. Я принялсяписать, обнаружив, что этими большими пальцами двигать не так уж легко, но неостанавливался, во всех подробностях рассказывая обо всем, что видел ичувствовал.

Я все писал и писал, хотя с трудом удерживал голову ввертикальном положении и едва мог дышать – настолько мне было плохо. Наконец,когда кончилась бумага и я уже сам не разбирал свой почерк, я затолкал заметкив конверт, облизнул его, запечатал и указал на нем адрес своей квартиры в НовомОрлеане, а потом положил в карман рубашки, под свитер, чтобы оно не потерялось.

Потом я растянулся на полу. Теперь наступит сон. Он займетбольшую часть моих оставшихся смертных часов, но ни на что другое у меня неостается сил.

Но заснул я не особенно крепко. У меня подняласьтемпература, и мне было слишком страшно.

Я помню, как ласковая горничная привела Моджо и повторила,что я заболел. Я помню, как забрела ночная горничная, которая провозилась тамнесколько часов. Помню, как рядом лег Моджо, какой он был теплый, как яприжался к нему, наслаждаясь его запахом, приятным, чудесным запахом шерсти,пусть он и не казался мне таким сильным, как в старом теле, и в какой-то моментмне почудилось, будто я снова во Франции, в замке своего детства.

Но воспоминания детства в какой-то мере стерлись новымиощущениями. Иногда я открывал глаза, видел ореол вокруг зажженной лампы, черныеокна, в которых отражалась мебель, и воображал, будто слышу, как на улицепадает снег.

В какой-то момент я встал на ноги и направился в ванную,сильно ударился головой о косяк двери и упал на колени. Mon Dieu, что за пытки!Как только смертные их переносят? Как их переносил я? Ну и боль! Как будто подкожей разливается жидкость.

Но впереди меня ждали еще более тяжкие испытания. Остроеотчаяние заставило меня воспользоваться туалетом, как от меня и требовалось,после чего я аккуратно почистился – ну и гадость! И вымыл руки. Снова и снова,содрогаясь от отвращения, намыливал я руки! Обнаружив, что лицо этого тела ужепокрылось густой тенью грубой щетины, я засмеялся. Настоящая корка на верхнейгубе, на подбородке, она спускается даже за воротник моей рубашки. На кого япохож? На безумца, на отщепенца. Но все эти волосы мне не сбрить. У меня нетбритвы, а если бы и была, я бы точно перерезал себе горло.

Какая грязная рубашка! Я забыл надеть купленную одежду, носейчас, наверное, уже слишком поздно. С тупым удивлением я увидел, что на часах– два часа ночи. Господи Боже, час превращения уже совсем близко.

– Пошли, Моджо, – сказал я, и мы предпочливоспользоваться не лифтом, а лестницей, что оказалось не особенным подвигом,так как от земли нас отделял всего один этаж; потом проскользнули через тихий,пустынный вестибюль и вышли на ночную улицу.

Повсюду намело сугробы снега. На машине по дорогам было непроехать, и изредка я опять падал на колени, зарываясь руками глубоко в снег, аМоджо лизал меня в лицо, как будто пытался согреть. Но я продолжал нелегкоевосхождение на холм, невзирая на состояние души и тела, пока наконец незавернул за угол и не увидел впереди огни знакомого дома.

Темную кухню уже завалило глубоким мягким снегом. Мнеказалось, что пробраться через него будет несложно, пока не выяснилось, чтовчерашнее ненастье покрыло его коркой весьма скользкого наста.

Тем не менее мне удалось благополучно добраться до гостиной,и я, дрожа, улегся на пол. Только тогда я понял, что забыл забрать пальто, а вего карманах – все деньги. В рубашке осталось лишь несколько банкнот. Но этоерунда. Скоро появится Похититель Тел. Я получу назад свое тело, свою силу! Иуж тогда я предамся воспоминаниям, благополучно укрывшись в своемновоорлеанском гнездышке, где меня не коснутся ни болезни, ни холод, гдеисчезнут боль и мучения, где я снова стану Вампиром Лестатом и смогу паритьвысоко над крышами, простирая руки к далеким звездам.