Наконец я выбрался из душа, вытерся полотенцем и вновьпринялся рассматривать в зеркале доставшееся мне тело. Ни единого шрама, ниединого недостатка. Руки и грудь мощные, но с гладкими мускулами. Ноги хорошейформы. Лицо по-настоящему красивое, почти идеальная смуглая кожа. Хотя вотличие от моего прежнего лица в этом не осталось ничего юношеского. Это былотипичное лицо мужчины – угловатое, немного жесткое, но симпатичное, оченьсимпатичное, – возможно, благодаря большим глазам. При этом чуть-чутьгрубоватое. На нем уже пробивалась щетина. Надо побриться. Ну вот, еще одназабота.

– Ну разве это не замечательно? – сказал явслух. – Ты находишься в теле двадцатишестилетнего мужчины, оно ввеликолепном состоянии. Но это страшный сон. Ты делаешь одну глупую ошибку за другой.Почему тебе не удается взять это препятствие? Где твоя воля, твоя сила?

Я весь покрылся мурашками. Моджо заснул в ногах кровати. Вотоно, подумал я, нужно поспать. Погрузиться в смертный сон, а в моментпробуждения увидеть, как в комнату проникает солнечный свет. Пусть даже небобудет серым, все равно это чудесно. «Наступит день, – думал я. – Тыувидишь мир при свете дня, ведь все эти годы ты мечтал об этом. Отставь всторону свою отчаянную борьбу, мелочи и страхи».

Но у меня зарождалось ужасное подозрение. Разве в моейсмертной жизни было что-то помимо отчаянной борьбы, мелочей и страха? Разве убольшинства смертных по-другому? Разве не об этом твердит целое скопищесовременных писателей и поэтов: человек вынужден тратить жизнь на дурацкиехлопоты. Разве это не жалкое клише?

Я был горько потрясен. По привычке я попытался еще разпоспорить с самим собой. Но какой смысл?

В этом медлительном человеческом теле мне было ужасно!Ужасно лишиться сверхъестественной силы. А мир – вы только взгляните на него:грязный, изношенный, истрепанный на краях и полный несчастий. Да я даже иразглядеть его толком не могу. Какой еще мир?

Да, но завтра!.. О Боже, еще одно жалкое клише! Я былозасмеялся, но тут на меня напал новый приступ кашля. На этот раз боль, причемвесьма значительная, перешла в горло, и заслезились глаза. Нужно поспать,отдохнуть, подготовиться получше к моему драгоценному единственному дню.

Я щелкнул выключателем и сдернул с кровати покрывало.Постель оказалась чистой, и на том спасибо. Я положил голову на подушку,подтянул колени к груди, натянул до подбородка одеяло и заснул. Я смутносознавал, что если дом загорится, то я умру. Если произойдет утечка газа, то яумру. Кто-нибудь может зайти с черного хода и меня убить. В самом деле,возможна любая катастрофа. Но со мной Моджо, не так ли? А я устал, так устал!

Несколько часов спустя я проснулся.

Я ужасно кашлял и напрочь замерз. Мне потребовался носовойплаток, я нашел коробку с бумажными салфетками, решил, что они сойдут, ивысморкался раз, наверное, сто. Затем, получив возможность дышать, я всостоянии странного лихорадочного измождения упал на постель, и у меня возниклообманчивое ощущение, что я плыву, в то время как я по-прежнему лежал накровати.

Обычная смертная простуда, решил я. Дал себе так сильнопромерзнуть – и вот результат. Эксперимент будет подпорчен, но это тоже опыт, ия должен его исследовать.

Когда я проснулся в следующий раз, у кровати стояла собака илизала меня в лицо. Я протянул руку, потрогал его мохнатый нос, посмеялся надним, снова закашлялся, горло саднило, и я понял, что кашляю уже давно.

Освещение стало чудовищно ярким. Чудесно ярким. Слава Богу,хоть одна яркая лампа в этом тусклом мире. Я сел в постели. Сперва я был такошеломлен, что не смог разумно определить, что я вижу.

Небо за окном стало идеально голубым, трепетно голубым, нанатертый до блеска паркет падал солнечный свет, и мир оказался великолепносветлым – и голые ветви деревьев с белой оторочкой из снега, и заснеженнаякрыша соседнего дома, и сама глянцево-белая комната; свет играл на зеркале, нахрустале туалетного столика, на латунной ручке двери, ведущей в ванную.

– Mon Dieu, Моджо, ты только посмотри, – прошептал я,откинув одеяло, подбежал к окну и распахнул его настежь. В лицо ударил холодныйвоздух, но что с того? Посмотри, какого сочного оттенка небо, посмотри, как назападе высоко летят белые облака, посмотри на сосну в соседском дворе – какойгустой и прекрасный зеленый цвет!

Внезапно я безудержно расплакался и снова закашлялся.

– Настоящее чудо, – шептал я. Моджо ткнулся в меня ислегка заскулил. Смертные неприятности и болячки не имели никакого значения.Вот оно, библейское обещание, которое на протяжении двухсот лет оставалосьневыполненным.

Не успев ступить за порог дома навстречу великолепномудневному свету, я уже знал, что это ощущение стоит любых испытаний илиболезней. И никакая смертная простуда, как бы она меня ни ослабила, не удержитменя от прогулки на утреннем солнце.

И пусть моя общая физическая слабость сводила меня с ума,пусть, тащась рядом с Моджо, я чувствовал себя сделанным из камня, пусть я несмог подпрыгнуть вверх и на два фута, пусть от меня потребовалось колоссальноеусилие, чтобы открыть дверь мясной лавки, пусть с каждой минутой моя простуда всебольше и больше давала о себе знать – все это не имело ровным счетом никакогозначения!

Как только Моджо сожрал свой завтрак, состоявший извыпрошенных у мясника обрезков, мы вдвоем направились упиваться солнышком –меня пьянил вид солнечных лучей, падающих на окна и мокрые тротуары, насверкающие крыши ярко блестевших автомобилей, на стеклянные лужицы талогоснега, на прозрачные витрины и на людей – на тысячи, тысячи людей, спешащих посвоим дневным делам.

Как же они отличались от людей ночи – при свете дня они явночувствовали себя в безопасности, они ходили и разговаривали без малейшейнастороженности, занимаясь многочисленными дневными хлопотами, за которые оченьредко с подобной энергией берутся после наступления темноты.

Наконец увидеть оживленных матерей с сияющими детишками,наполняющих фруктами корзины, посмотреть, как на слякотных улицахостанавливаются большие шумные грузовики для доставки, а могучего сложениямужчины разгружают возле черного хода огромные ящики и картонные коробки стоварами! Увидеть, как люди сгребают лопатами снег и расчищают окна, увидеть,как милые рассеянные люди стекаются в кафе, где поглощают в огромныхколичествах кофе и благоухающие горячие завтраки, просматривая утренние газеты,волнуясь из-за погоды или обсуждая дневную работу. Как завороженный, смотрел яна группы одетых в форму школьников, бросивших вызов ледяному ветру, чтобыустроить игры на утопающей в солнце асфальтированной площадке.