Потому что в самом конце все свелось именно к этому. Нужно было решаться. Каждому из них. Шон и Билли должны были сделать выбор – она или Eagle Logic. Может, из-за неуверенности в себе, а может, потому, что она изо всех сил пыталась избавиться от своего прошлого, но когда пришел ее черед выбирать, Эмили отправилась с тем, кому она нужна была больше всего, а не с тем, кто хотел ее. Это был трусливый поступок, но она слишком боялась оказаться в отношениях, в которых она любила сильнее, чем любили ее. С Билли она была уверена – и все еще уверена, – что он нуждается в ней больше, чем она в нем. Эмили любила его, правда любила, но в крайнем случае, если совсем прижмет, придавит, припрет… она сможет уйти от него. Ее мать не смогла бросить отца. И уже тогда Эмили понимала, что если бы осталась с Шоном еще хоть ненадолго, то было бы уже слишком поздно и у нее не получилось бы от него уйти. Шон пустил бы свои спутанные корни слишком глубоко в ней, и она уже не смогла бы ничего контролировать. Как Эмили могла держать что-то под контролем, если она любила его достаточно сильно, чтобы бросить ради него колледж, а он – недостаточно, чтобы отказаться от этой дурацкой программы, над которой работал? А вот Билли был готов бросить все, если в таком случае она уйдет вместе с ним, и это наделяло ее силой. Она видела свою мать… Нет, с Эмили случилось вовсе не то же самое, что с ее матерью. Билли был красив – не так, как Шон, но все же красив, и он отдал ей всего себя еще до того, как она начала давать ему что-то взамен.

Шон скрывал от нее слишком большую часть своей души. Он никогда не рассказывал ни о своих родителях, ни о детстве, несмотря на то что они жили в двух шагах от сгоревшей сторожки. Шон редко расспрашивал Эмили и о ней самой. Он, конечно, в основном слушал, что она говорит, уделяя ей все свое внимание – он делал это, когда уставал от скучной работы или когда хотел секса, – он умел очаровывать и соблазнять, но все это происходило только по его расписанию. Он любил ее и был с ней счастлив, но пусть Эмили и чувствовала, что Шон хочет быть с ней, она никогда не была абсолютно уверена, что может на него положиться. С Билли все было иначе. Билли был с ней полностью откровенен. Билли не просто хотел быть с ней, Билли в ней нуждался.

Запинаясь, урывками, Билли рассказывал ей о своем детстве, которое так походило и так отличалось от ее собственного. У него был пьяница-отец, который исчез, когда ему было девять, за ним последовала толпа любовников матери. Кто-то оставался на несколько месяцев, кто-то всего на несколько дней. Сколько их промаршировало, мало что оставляя после себя, помимо пустых бутылок… Слава богу, его мать умерла, когда он учился на первом курсе колледжа, от передоза. Мать, которая когда-то хотела стать художницей, явно какое-то время подрабатывала проституткой, и ее любовников можно было назвать так только в кавычках. Но Билли не винил ее. Как говорил Билли, в определенном смысле он ее обожал, потому что она старалась ради него изо всех сил. Да, она не много хорошего могла дать ему, но делала все что могла. Он плакал, когда рассказывал все это Эмили, и она, разумеется, тоже плакала. Эмили знала, что одной из причин ее влюбленности была его готовность плакать и способность заставить плакать вместе с ним.

Это была правда. Она любила и Билли, и Шона, и несколько недель оба парня твердили о том, что без нее никогда не будут счастливы. А затем наконец настала последняя долгая, затянувшаяся ночь, когда они, все трое, кричали друг на друга, ходили взад и вперед и произносили слова, которые уже не вернешь. Дверь хижины распахивалась и захлопывалась с громким стуком, звучали обвинения, раскрывалась правда.

Так что да, это был трусливый поступок, но в конце концов она выбрала Билли. Возможно, она совершила ошибку. Может, ей стоило рискнуть и остаться с Шоном, но в итоге все сложилось хорошо, так ведь? И вот Эмили через столько лет вновь стоит на том самом клочке земли, где все началось, и она все еще замужем за Билли.

Она отпихнула ногой небольшой камушек с лужайки. Тот прокатился по влажной траве к месту, где раньше стояла хижина, и врезался в дерево. Эмили повернулась и посмотрела на особняк Игл, а затем подняла голову и глянула туда, где Гнездо, преодолевая гравитацию, зависло над зданием. Там сейчас ее муж: он все еще работает, все еще ведет свою беседу с Нелли.

Она не обратила внимания, как моросящий дождь превратился в настоящий ливень, но поняла, что дрожит. Брюки намокли, а несколько капель дождя затекли под куртку и намочили ее рубашку спереди. Эмили почувствовала, как холодный ветер пробирается вдоль позвоночника, и содрогнулась.

Сделал бы Билли тот же выбор, если бы ему снова пришлось выбирать? Предпочел бы он ее Нелли, решил бы, что Эмили ему дороже компьютерной программы? Сделал бы Шон тот же выбор? А она сама?

Потому что в определенном смысле было такое ощущение, что они, все трое, снова живут вместе в этих лесах.

Глава 25. Ноябрьский дождь

Доступ Седьмого Дня. Он так несерьезно к этому отнесся, даже пошутил, что теперь его можно считать богом. Но это была вовсе не шутка. Разумеется, Нелли создавалась не как ИИ, но в определенном смысле она была живой, так что раз Билли создал Нелли – значит, да, он был если не единственным Богом, то одним из богов. В закодированной вселенной Нелли они с Шоном боролись за право называться богами творения.

Но если Бог создал Вселенную за семь дней, Билли профукал семь дней и еще два и не был уверен, что добился хоть какого-то прогресса в попытках починить то, что он пробовал создать так много лет назад. Хорошей новостью, даже благословением, однако, было то, что пришло время снимать швы. Девять дней прошло с тех пор, как он начал работать вплотную, и десять дней – с тех пор как они приехали в особняк Игл.

Или, может, уже одиннадцать дней? Сейчас… Билли понял, что понятия не имеет, сколько сейчас времени. Нелли уже несколько часов доставала его просьбами спуститься в лазарет, но он чувствовал, что вот-вот обнаружит что-то в исходном коде, так что проигнорировал ее и продолжил работать. Только когда Нелли включила в кабинете кондиционирование и температура в нем упала на двадцать градусов за двадцать минут, он сдался.

– Ладно, ладно! – сказал он. – Намек понят.

Хорошо. Сейчас почти четыре часа дня. Ты работаешь без отдыха уже сорок семь часов и одиннадцать минут. Тебе нужно было снимать швы вчера днем. Пожалуйста, спустись в лазарет, чтобы я наконец смогла это сделать.

– Наконец? Черт побери. Мы что, запрограммировали тебя на пассивную агрессию?

Пожалуй, тебе стоит подумать дважды, прежде чем оскорблять меня. Ведь это я собираюсь снимать тебе швы…

Билли рассмеялся. Иногда она бывала по-настоящему забавной.

Спускаясь по лестнице в лазарет, он не смог припомнить, почему отмахивался от Нелли. Он не мог дождаться, когда ему снимут швы. Рука перестала болеть довольно быстро, но, о боже, как же она чесалась! Зуд стал его постоянным спутником. Через бинты Билли не мог почесать руку, и слава богу, потому что он был уверен, что расчесал бы ее до крови. Небольшое облегчение он испытывал, только тихонько надавливая на поверхность ладони. В процессе работы, несмотря на то что было неудобно печатать на клавиатуре из-за повязки, зуд иногда уходил на второй план. Все из-за той же работы Билли забывал помыться и поесть, если только Нелли не начинала его пилить; из-за нее он спал нерегулярно и урывками