В центре пола лежал светившийся молочной белизной стеклянныйшар размером с небольшой арбуз. Шар отмечал середину девятилучевой звезды,точнейшим образом вырисованной и касающейся лучами углов и стен комнаты. Взвезду была вписана нарисованная красная пентаграмма. Концы пентаграммы былиобозначены черными свечами, укрепленными в подсвечниках странной формы. Черныесвечи горели также в изголовье постели, на которой лежал укрытый овечьимишкурами Лютик. Поэт дышал спокойно, уже не стонал и не хрипел, с его лицасбежала гримаса боли, теперь ее сменила блаженная улыбка идиота.

– Он спит, – сказала Йеннифэр. – И видит сон.

Геральт присмотрелся к изображениям, начертанным на полу.Ощущалась заключенная в них магия, но он знал, что это была магия дремлющая,неразбуженная. Она была все равно что дыхание спящего льва, но в ней ощущался искрытый до поры до времени львиный рык.

– Что это, Йеннифэр?

– Ловушка.

– На кого?

– В данный момент на тебя. – Волшебница повернулаключ в замке, покрутила его в руке. Ключ исчез.

– Итак, меня поймали, – холодно сказал он. –И что дальше? Начнешь покушаться на мою невинность?

– Не льсти себе. – Йеннифэр присела на крайкровати. Лютик, все еще кретински улыбаясь, тихо застонал. Это, несомненно, былстон блаженства.

– В чем дело, Йеннифэр? Если это игра, я не знаюправил.

– Я говорила, – начала она, – что всегдаполучаю то, чего хочу. Так уж случилось, что я захотела иметь то, чем владеетЛютик. Я заберу это у него, и мы расстанемся. Не бойся, я не причиню ему вреда…

– То, что ты устроила на полу, – прервалГеральт, – служит приманкой для демонов. Там, где вызывают демонов, всегдакому-то приносят вред. Я не допущу этого.

– …у него волос с головы не упадет, – продолжалачародейка, не обращая никакого внимания на его слова. – Голосок у негостанет еще красивее, и он будет весьма доволен, даже счастлив. Все мы будемсчастливы. И расстанемся без сожаления, но и без обиды.

– Ах, Виргиния, – застонал Лютик, не открываяглаз. – Прелестны твои груди, нежнее лебединого пуха… Виргиния…

– Спятил, что ли? Бредит?

– Он видит сон, – усмехнулась Йеннифэр. – Егомечта сбывается во сне. Я прозондировала его мозг до самого дна. Не очень-томного там оказалось. Чуточку хлама, несколько желаний, уйма поэзии. Ну да не втом дело. Печать, которой была запечатана бутылка с джинном, Геральт. Я знаю,что она не у трубадура, а у тебя. Попрошу отдать ее мне.

– Зачем она тебе?

– Ну как бы тебе сказать? – Волшебница кокетливо улыбнулась. –Может, так: не твое это дело, ведьмак. Такой ответ устроит?

– Нет, – тоже улыбнулся Геральт. – Неустроит. Но не бичуй себя за это, Йеннифэр. Меня нелегко удовлетворить. До сихпор это удавалось только лицам более чем среднего уровня.

– Жаль. Стало быть, так и останешься неудовлетворенным.Что делать. Изволь печать. И не ухмыляйся так. Это не идет ни к твоей красоте,ни к твоей прическе. Если ты еще не заметил, то знай, что именно сейчас началаисполняться благодарность, которой ты мне обязан. Печать – первый взнос заголос певуна.

– Гляжу, ты разбросала цену на множествовзносов, – холодно проговорил он. – Хорошо. Этого можно было ожидать,и я ожидал. Но пусть это будет честная торговля, Йеннифэр. Я купил твою помощь,и я заплачу.

Она скривила губы в улыбке, но ее фиалковые глаза оставалисьхолодными.

– Уж в этом-то, ведьмак, не сомневайся.

– Я, – повторил он, – а не Лютик. Я забираюего отсюда в безопасное место. Сделав это, вернусь, выплачу второй взнос ипоследующие. Что же касается первого… – Он сунул руку в секретный кармашекна поясе, достал латунную печать со знаком звезды и ломаного креста. –Пожалуйста. Но не как первый взнос. Прими это от ведьмака как знакблагодарности за то, что хоть и расчетливо, но ты отнеслась к нему доброжелательней,нежели это сделало бы большинство твоей братии. Прими это как доказательстводоброй воли, призванное убедить тебя, что, позаботившись о безопасности друга,я вернусь сюда, чтобы расплатиться. Я не заметил скорпиона в цветах, Йеннифэр.И готов расплачиваться за свою невнимательность.

– Прекрасная речь, – колдунья скрестила руки нагруди. – Трогательная и патетическая. Жаль только, напрасная. Лютик мненужен и останется здесь.

– Он уже однажды столкнулся с тем, кого ты намеренасюда приволочь. – Геральт указал на изображения на полу. – Когда тызакончишь и притащишь сюда джинна, то независимо от твоих обещаний Лютикпострадает, возможно, еще больше. Ведь тебя интересует то существо из бутылки,верно? Ты намерена завладеть им, заставить служить себе? Не отвечай, я знаю,плевать мне на это. Делай что хочешь, притащи хоть десяток демонов. Но безЛютика. Если ты подставишь Лютика, это уже не будет честной сделкой, Йеннифэр,и ты не имеешь права за таковую требовать платы. Я не допущу… – Он осекся.

– Меня интересовало, когда же ты наконецпочувствуешь, – хихикнула чародейка.

Геральт напрягся, собрал в кулак всю свою волю, до болистиснув зубы. Не помогло. Его словно парализовало, он вдруг превратился вкаменную статую, во вкопанный в землю столб. Не мог шевельнуть даже пальцем вбашмаке.

– Я знала, что ты сумеешь отразить чары, брошенныеоткрыто, – сказала Йеннифэр. – Знала также, что, прежде чем что-либопредпринять, ты постараешься расположить меня к себе красноречием. Ты болтал, анависший над тобой заговор действовал и понемногу ломал тебя. Теперь ты можешьтолько говорить. Но тебе уже нет нужды мне нравиться. Я знаю, ты красноречив. Ине надо продолжать, это только снизит эффект!

– Хиреадан… – с трудом проговорил он, все ещепытаясь бороться с магическим параличом. – Хиреадан поймет, что ты что-тозамышляешь. Сообразит быстро, заподозрит в любой момент, потому что не доверяеттебе. Он не доверял с самого начала…

Чародейка повела рукой. Стены комнаты затуманились иокрасились однообразным мутно-серым тоном. Исчезли двери, исчезли окна, исчезлидаже пыльные занавески и засиженные мухами картинки на стенах.