Медальон завибрировал, что-то сверкнуло, и Геральтпогрузился в черное ничто, в пронизывающий холод. Он ничего не видел, неслышал, не чувствовал. Холод был тем единственным, что регистрировали органычувств.

Он хотел выругаться, но не успел.

– Уже час, как она туда вошла. – Хиреаданперевернул стоящую на столе клепсидру. – Начинаю волноваться. Неужто сгорлом Лютика все настолько плохо? Как думаешь, не заглянуть ли к ним?

– Она явно не желает этого. – Геральт с трудомдопил кубок с травяным настоем. Он ценил и любил оседлых эльфов за ум, выдержкуи специфическое чувство юмора, но их вкусов, касающихся пищи и напитков, непонимал и не разделял. – Я бы не стал мешать, Хиреадан. Магия требуетвремени. Пусть на это уйдут даже сутки, лишь бы Лютик выздоровел.

– Ну что ж, ты прав.

Из соседнего помещения доносился стук молотков, Эррдиль жилв заброшенной корчме, которую купил, намереваясь отремонтировать и въехатьвместе с женой, тихой и неразговорчивой эльфкой. Рыцарь Вратимир, который послесовместно проведенной в кордегардии ночи пристал к компании, добровольнопредложил Эррдилю помощь в ремонтных работах. Вместе с супругами он взялсяобновлять панель сразу же, как только прошло замешательство, вызванноенеожиданным и эффектным появлением ведьмака и Йеннифэр, выскочивших из стены вблеске портала.

– Если честно, – начал Хиреадан, – не думал,что у тебя так здорово пойдет. Йеннифэр не из тех, кто жаждет оказывать помощь.Заботы ближних не очень-то ее волнуют и нарушают сон. Короче говоря, не слышал,чтобы она когда-нибудь кому-нибудь чем-нибудь помогла бескорыстно. Интересно,ради чего она взялась помогать тебе и Лютику?

– Ты не преувеличиваешь? – усмехнулсяведьмак. – Она не произвела на меня такого уж скверного впечатления.Превосходство, верно, любит показывать, но по сравнению с другими колдунами, совсей их наглой сворой, она прямо-таки ходячее обаяние и доброжелательность.

Хиреадан улыбнулся.

– Твои слова звучат так, – сказал он, –словно ты считаешь, будто скорпион красивее паука потому, что у него такойпрелестный хвостик. Будь внимателен, Геральт. Ты не первый, кто так о нейдумает, не зная, что из своей красоты и доброжелательности она сделала оружие.Оружие, которым пользуется весьма ловко и беспринципно. Что, разумеется, отнюдьне умаляет того факта, что она на удивление красивая женщина. Думаю, не возражаешь?

Геральт быстро взглянул на эльфа. Ему уже второй разпоказалось, что он замечает на лице Хиреадана след румянца. Это удивило его неменьше, чем слова. Чистокровные эльфы обычно не восхищаются женщинами людей.Даже очень красивыми. Йеннифэр же, хоть на свой манер и привлекательная,красавицей считаться не могла.

Вкусы вкусами, но в действительности мало кто называлколдуний «красавицами». В конце концов, все они происходили из тех общественныхслоев, в которых Предназначением дочерей было исключительно замужество. Ктоподумает осуждать дочь на годы кропотливой учебы и пытку соматическимиизменениями, если ее можно просто удачно выдать замуж? Кому захочется иметь вродне колдунью? Несмотря на уважение, которым пользовались магики, родителичародеек не получали никакой выгоды, потому что к тому времени, когда девушказавершала учебу, ее переставало что-либо связывать с семьей, в расчет шлотолько братство таких же, как она. Поэтому чародейками становились, какправило, дочери с нулевыми шансами на замужество.

В противоположность священникам и друидкам, которые неохотнобрали на воспитание некрасивых или уродливых девушек, чародеи принимали любую,которая проявляла предрасположенность. Если же ребенок проходил сквозь ситопервых лет обучения, в дело вступала магия – выпрямляющая и выравнивающая ноги,исправляющая сросшиеся кости, латающая заячьи губы, сглаживающая рубцы, шрамы иследы перенесенной оспы.

Молодая чародейка становилась «привлекательной», потому чтотого требовал престиж профессии. Результатом были псевдокрасивые женщины созлыми и холодными глазами дурнушек. Дурнушек, неспособных забыть о своейнекрасивой внешности, прикрытой магической маской, причем не для того, чтобы ихосчастливить, а исключительно ради упомянутого престижа.

Нет, Геральт не понимал Хиреадана. Его глаза, глазаведьмака, замечали слишком много деталей.

– Нет, Хиреадан, – ответил он на вопрос. – Невозражаю. И благодарю за предупреждение. Но сейчас дело исключительно в Лютике.Он пострадал при мне, в моем присутствии. Я не сумел его уберечь, не смогпомочь. Если б я знал, что это его вылечит, я уселся бы на скорпиона голымзадом.

– Этого-то ты и должен опасаться больше всего, –загадочно усмехнулся эльф. – Потому что Йеннифэр знает об этом и любитиспользовать свое знание. Не доверяй ей, Геральт. Она опасна.

Геральт не ответил.

Наверху скрипнула дверь. Йеннифэр стояла на лестнице,опершись о поручни.

– Ведьмак, можешь на минутку заглянуть?

– Конечно.

Волшебница прислонилась спиной к двери одной из более-менееобставленных комнат, в которой поместили страдающего трубадура. Ведьмакподошел, молча взглянул. Он видел ее левое плечо, немного более высокое, чемправое. Нос, немного длинноватый. Губы, немного узковатые. Подбородок,скошенный чуть больше, чем следовало бы. Брови, не очень правильные. Глаза… Онвидел слишком много деталей. И совершенно напрасно.

– Что с Лютиком?

– Ты сомневаешься в моих способностях?

Он продолжал смотреть. У нее была фигура двадцатилетней девушки,хотя ее истинного возраста он предпочитал не угадывать. Двигалась она сестественной, непринужденной грацией. Нет, невозможно было угадать, какой онабыла раньше, что в ней исправили. Он перестал об этом думать, не было смысла.

– Твой талантливый друг будет здоров, – сказалаона. – Его вокальные способности восстановятся.

– Я благодарен тебе, Йеннифэр.

– У тебя еще будет оказия это доказать, –улыбнулась она.

– К нему можно?

Она чуть помедлила, глядя на него со странной улыбкой ипостукивая пальцами по дверной раме.

– Конечно. Входи.

Медальон на шее ведьмака начал резко, ритмично дрожать.