– Погодите, погодите, – забормотала я, – Леонид Фомин! Этовы?!

– Точно, – кивнул алкоголик, – он самый, член Союзаписателей, с… с… хрен его знает с какого года!

– Но, мне кажется, я читала некролог, – лепетала я, – вкакой-то газете…

– Живой я!

– Господи, – вырвалось у меня, – до чего же человек допитьсяможет!

– Налей, а?

Я наплескала в стакан водки.

– Держите.

Леонид со стоном выхлебал все до дна и передернулся.

– Плохо пошла, вкус поганый… Из опилок гонят, табуретовка, ане водяра. Да другой-то нет! Спасибо, хоть такую принесла.

– Вам сколько лет? – спросила я.

Леонид поскреб ногтями голову.

– Ну… э… и не помню, много, наверное! Тут дочка приходила,взрослая совсем.

– Вы бы пить бросили.

– С какой стати? Да я и не алкоголик вовсе, – закряхтелхозяин, пытаясь подняться на ноги, – пьяница, он кто? Больной человек, от водкизависит, наркоман спиртовой, а я в любой момент завязать могу! То-то!

– Отчего же не завязываете?

– Не хочу, мне и так отлично.

– Возраст свой уже не помните.

– Ну и что? Какая разница, сколько мне стукнуло? – икнулЛеонид. – Все мои. Пью, между прочим, с горя.

Я щелкнула языком, сколько видела на своем веку пьянчуг, ивсе наливались от печали.

– Что же с вами такое приключилось?

– Жена ушла, – плаксиво протянул Леонид, – Танька или Анька,нет, Манька… Ну не помню имени, хоть убей. Только меня печатать перестали, онасразу фрр – и нету. Деток взяла! Этих, ну, мальчиков или девочек, всех, ушла-а-а!Налей еще!

Я снова наполнила емкость.

– Фу, пакость, – вздрогнул Леонид, – во дрянь, горло дерет.Девочек у нас трое… или двое? А мальчиков? Один? Вроде нет… Забыл, старый стал,устал, никто меня не жалеет, никто, ваше…

Мутная слеза потекла по небритой щеке.

– Водку-то кто привез? – спросила я.

– Дрянь, а не выпивка.

– Вы же ее не сами купили?

– Да?

– К вам приходила Яна?

– Яна, Яна… Яна! Доченька моя золотая! Вспомнила папку,воспитывал, любил ее… все она… Жена увезла маленьких.

– Сколько же детям было, когда супруга ушла?

– Э… э… год! Может, больше! Кто ж такое вспомнит! Когдабыло-то! Сколько лет прошло! – неожиданно трезво заявил писатель. – Наливай,плесни этой гадости.

– А где сейчас Яна?

– Не знаю, небось у мамы.

– У кого?

– У жены моей бывшей!

– Адрес супруги подскажете?

– Ну… Москва.

– Здорово, давайте дальше. Москва, улица…

– Пятого звездолета имени Косусо!

– Такой в столице нет, это в ваших книгах были подобныеадреса, если память мне не изменяет.

– Да… тогда не знаю.

– Фамилию и имя жены любимой скажите.

– Таня.

– Великолепно! Значит, Татьяна. Теперь дело за отчеством илифамилией.

– Или Аня?

– Анна…

– Нет, Маша, точно! Хотя… Таня! Вот черт, что-топодсказывает мне, не Татьяна! Из четырех букв!

– Катя?

– Не.

– Маня?

– Похоже… но нет!"

– Простите, Саня?

– Ну, вроде на ..ня. Да, точно, заканчивается на ..ня.

– Тоня?

– Вот! Точно! Тоня!!!

– Антонина…

– Нет, не Антонина.

– Только что сказал: Тоня!

– Ошибся, выходит! Налей еще.

– Фамилию скажите.

– Чью?

– Жены.

– Э, забыл давно. Ни к чему она мне, водяры дай, – хозяинначал проявлять беспокойство.

– Ничего не получите, пока не попытаетесь вспомнить хотьчто-нибудь о супруге, – твердым тоном заявила я, чувствуя, что сейчас простозадохнусь от запаха, который исходил от хозяина.

– Приперлась на мою голову, – взвыл старик, – чегопримоталась? Ступай в профсоюз, там небось все сведения хранятся.

– Куда?

– В Союз писателей, – пробормотал Леонид, – я тамзарегистрирован. Вот. Я спать хочу.

Произнеся последнюю фразу, Фомин свалился на диван иперестал подавать признаки жизни. Я вышла на улицу и с огромным наслаждениемвдохнула загазованный московский воздух, показавшийся мне сейчас упоительносвежим.

Будучи писательницей, я волей-неволей стала общаться ссобратьями по перу, и они рассказали о том, что в СССР вся пишущая братия былаобъединена в Союз. Человек, издавший книгу, мечтал получить в руки темно-бордовуюкнижечку, украшенную золотыми буквами. Членство в Союзе литераторов давало впрежние времена много льгот и привилегий. Настоящий, то есть «осоюзненный»,прозаик или поэт мог рассчитывать на приличный гонорар, вроде он составлялчетыреста пятьдесят рублей за авторский лист. В книге обычно примернопятнадцать этих листов, и, умножив одну цифру на другую, получаем около семитысяч целковых. Напомню, что средняя зарплата в советские времена крутиласьвокруг 160 рублей в месяц. А еще можно было получить госдачу, продуктовыйнабор, сшить костюм или пальто в ателье, съездить, допустим, в Пицунду, в Домтворчества писателей. Сами понимаете, на берегу моря никто ничего не творил,литераторы просто отдыхали. Так что раньше Союз писателей был серьезной организацией,на данном же этапе никакого проку от него нет, да и союзов развелось то лисемь, то ли восемь, то ли десять, точно и не скажу. Но на Никитской улице стоитбольшой дом, в котором находится отдел творческих кадров. И, насколько я знаю,там на полках до сих пор бережно хранятся папки с делами старых, советскихписателей. Надо немедленно рулить туда.