В вечно пьяном дворе моего детства простые русские женщины,считавшие терпение наивысшей доблестью, а мужа-алкоголика само собойразумеющимся явлением, прибегали к помощи ЛТП только в крайнем случае. ВаляРоткина отправила мужа шить брезентовые рукавицы после того, как тот избилсвоего двухлетнего сына почти до смерти, а Галя Чепина побежала в милицию,найдя у себя дома целую роту непонятно откуда взявшихся алкашей, которые воглаве с супругом крушили мебель.

Зачем же было сажать отцов семейства в ЛТП, если там всеравно не излечивали пьяниц? Милые мои, вы просто никогда не существовали рядомс алкоголиком в квартире общей площадью в пару квадратных метров. Уж поверьтемне, хуже наказания просто нет.

Деть «сокровище» некуда, оно постоянно здесь прописано инаходится в доме на законных основаниях.

Вернее, алкаш там пьет, буянит, сжирает детскую кашу,выносит все, что можно обменять на бутылку, бьет вас, детей, кошку, храпит наполу, а избавиться от такого муженька можно лишь одним способом: сдав его наперевоспитание. Бедные тетки, решавшиеся на этот шаг, очень хорошо понимали: ихмужей от бутылки не отвернет ничто, но на какое-то время семья избавлялась отиздевательств, получала хоть маленькую передышку. А ведь, кроме жен, уалкоголиков имеются родители, соседи, они страдают от безумного, невменяемогосущества не меньше. И если супруга с матерью хоть как-то пытаются примириться снеуправляемым пьяницей, то с какой стати мучиться остальным? В общем, в нашей странеЛТП был жестокой, но подчас необходимой мерой.

Дождь демократии смыл пыль советского строя, причем вместе сводой утекла не только грязь, но и младенец. Все-таки имелось вкоммунистическом режиме и что-то хорошее. Ну, допустим, массовый вывоз детей летомв пионерские лагеря или поголовная медицинская диспансеризация населения. Всеэти обязательные флюорографии и смотровые кабинеты, куда нас тащили буквальнона веревке, но ведь кому-то такие походы спасли жизнь, выявили опасноезаболевание на самой ранней стадии. Но, увы, большинство детей из малоимущихсемей теперь проводят лето в городе, в поликлиники никого ходить не заставляют,а от ЛТП не осталось и воспоминаний. Если избитая баба, рыдая, прибежит сейчасв отделение милиции, скорей всего, она услышит равнодушную фразу: «На семейныессоры не выезжаем» или «Сама с мужем разбирайся!»

На отчаянный крик: «Он же меня убьет!» – последуетзамечательный ответ: «Вот тогда и явимся, на труп».

Правда, изредка попадаются добросердечные участковые,которые, прихватив парочку своих коллег, могут просто поколотить вашего пьяногосупруга. Но действия эти производят, так сказать, в частном порядке, из чистойжалости. Помощи жене алкоголика искать негде, права пьяницы защищены законом,но как быть с правами окружающих его людей?

– Который год мучаемся, – бубнила соседка, – он один ведьживет! Курит! А ну как сгорим все?

Раньше хоть запоями квасил: месяц никакой, полгоданормальный, а теперь…

Она махнула рукой, попыталась закрыть ведро крышкой, несумела и сердито продолжила:

– Вообще никуда не выходит! Потому и говорю: если ктонабезобразничал, то не он, третью неделю сиднем дома сидит, а я воздух извентиляции нюхаю: не несет ли гарью! А ведь нормальный был, когда сюдапереехал, жену, детей имел, уж не помню сейчас, сколько их было, двое вроде… Апотом супруга ушла, деток прихватила и смылась. Ну и кто ее осудит, а? Вот высможете?

– Я? Нет, конечно. Но если Леонид третью неделю носа наулицу не кажет, где же он бутылки берет?

Баба покачала головой:

– Хрен его знает. В последний раз девица приезжала, молодая,симпатичная, она ему два ящика водки приволокла, два! Я так же ведровыставляла, а она поллитровками звякала.

Соседка не вытерпела и воскликнула:

– Ну за каким фигом ты ему ханку прешь?

Девушка, ничего не сказав, юркнула внутрь квартиры.Очевидно, она не знала, что двери в хрущевках сделаны из прессованной бумаги и,если хочешь скрыть от любопытных цель визита, не следует кричать в прихожей. Непожелав даже улыбнуться соседке, девица захлопнула дверь и крикнула:

– Эй, па! Выползай! Это я, Яна, пришла.

– Она назвала Леонида папой? – изумилась я.

– Точно, – кивнула соседка, – я еще удивилась, а потомвспомнила: у нашего красавца женушка была с детьми. Уж не помню, как ее звали икто у нее родился.

А вам Ленька зачем? Небось из-за кражи явились?

– Какой? – осторожно спросила я.

– Да у Вадьки из сорок девятой машину сперли, – усмехнуласьженщина, – только Ленька, хоть и сволочь пьяная, к этому делу непричастный. Гдеему с рулем справиться, все умение пропил. Хотя говорил, что раньше имел авто.Да и из дома не выходит, бутылки, которые доченька разлюбезная приволокла,допивает. Хоть бы до смерти дожрался!

– Но сейчас его дома нет, – возразила я.

– Да где ж ему еще быть-то?

– Никто дверь не открывает.

– Толкните, у него не заперто, Ленька который год незакрывается, соседи упросили. Муж мой постарался, объяснил ему. «Заснешь, Лень,с сигаретой и сгоришь, пока станем дверь выламывать, а в незапертую фатерусразу вбежим». Идите, идите, там он, дрыхнет!

Я толкнула дверь, та легко подалась, из квартиры понеслоотвратительной вонью.

– Фу, – скривилась соседка, – у меня помойка и то так непахнет, счастливо оставаться, нюхать дерьмо неохота.

С этими словами она исчезла в своей квартире.

Я же, преодолевая подступившую к горлу тошноту, втиснулась вкрохотную прихожую и воскликнула:

– Леонид! Ау!

– Э-э-э, – донесся стон, похожий на мычание, – э-э-э…

Я вошла в комнату. Долгие годы мы с Томочкой жилиточь-в-точь в такой же квартире, впрочем, и вам они, наверное, очень хорошознакомы. Войдя с улицы, сначала оказываешься в узеньком коридорчике, справа,прямо у входа, дверь в совмещенный санузел: сидячая ванна, крохотная раковина иунитаз. Слева вешалка, мимо которой еле-еле вдвигаешься в еще одиндесятисантиметровый коридорчик. Он ведет в комнату и кухню. Здесь были еще двекомнатухи, смежные, маленькие, с низкими потолками. Но мы с Томочкой былисчастливы, обитая в той халупе. Поверьте, крохотная квартирка, если в ней царятлюбовь, дружба и хорошее настроение, будет очень уютной.