Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Макс прямо с места бросился за ней. Вода оглушила его неожиданным холодом, серебряным звоном, шумом в ушах. Он зашарил в светлой пустоте руками, пытаясь нащупать Алину, и вдруг проснулся в своем доме в Гостловском лесу под знакомое пищание будильника.
За окном светало. Было жарко и возбуждающе тесно. Привычно вжавшись в него спиной и ягодицами, рядом спала обнаженная женщина, и рука его лежала у нее на животе, и светлые короткие волосы щекотали лицо и грудь, наполняя легкие знакомым запахом. Будильник пищал, а Макс, задыхаясь от желания, которое накрыло его с не меньшей силой, чем много лет назад, когда они поженились, провел губами по плечу супруги, пробежал пальцами по груди. Кровь в висках застучала так громко, что заглушила будильник.
— Ты хочешь, чтобы я взорвала его снова? — проворчала женщина с нежностью. — Выключи уже, — и она повернулась, потерлась носом о его щеку и шепнула в губы: — Ты все равно не встанешь сейчас, Макс.
Он поцеловал эти губы, поворачиваясь с ней на спину, и, вздрагивая от нетерпения и остроты чувств, смотрел, как чуть лениво, все еще сонно опускается она сверху, — а дальше все слилось в жаркое движение и торопливую, жадную, но такую правильную любовь.
Он видел, как они работают вместе в лаборатории, как сидят в обнимку на лавочке и смотрят на дубы — и тут же, как жарко спорят по рабочим вопросам. Она иногда вспыхивает от злости или раздражения, напоминая, кто ее первопредок, и яростно, огненно ссорится и так же мирится. Его раздражает беспорядок, а ее — педантизм, но это повод для оттачивания иронии, а не уничижения.
Во время болезни он становится невыносим. Она, болея, становится вялой и капризной. Вот Алина защищает кандидатскую по развитию магов со слабым даром, а он по-прежнему корпит над вытяжками в своем доме.
Они встречаются с Мартом, Вики, Алексом и его ведьмой, и пусть не сразу, но Алина вливается в эту компанию благодаря острому языку.
Тротту приходится навещать вместе с ней ее родных (то еще испытание), а ей — терпеть его пропадания в лаборатории, когда он на недели может влипнуть в проект, забывая обо всем. Она носит ему молоко и чай и впадает в ярость, если он испытывает препараты на себе. Он приходит на каждую защиту ее кандидатских и докторских.
Они по взаимному согласию откладывают появление детей, но вдруг она сообщает, что беременна, — и Макс потом дня три ходит оглушенным и заторможенным, а Март, уже наплодивший с Вики выводок детей, старший из которых учится в папочкиной академии, ржет над ним, как свинья.
Девочка, рыжая. Крикливая. Такая же любопытная, как мать. В четыре года она, сбежав из кровати во время дневного сна, ухитряется забраться в оранжерею и натворить там таких дел, что после они с Алиной стоят в дверях, глядя на перемазанное землей чудовище, спящее на редчайшей орхидее, и просто молчат, потому что любые слова бесполезны.
Иногда он уходит в лес, чтобы побыть одному. Иногда одной нужно побыть ей. Иногда он закрывается в лаборатории и надевает наушники, чтобы не слышать ничего.
Эти минуты, а то и часы тишины ему очень нужны. Но потом он возвращается — и никогда не согласился бы вновь жить без своих девочек.
И когда Макс вынырнул и схватился руками за кромку берега, ему пришлось, тяжело, рвано дыша, еще несколько раз окунаться в воду с головой под внимательными и сочувствующими взглядами неши. Чтобы не завыть и не заорать от тоски.
* * *
Алина очнулась в королевском лазарете под писк приборов. Она села на кровати, пошатнувшись, пытаясь сфокусировать зрение. Около соседней койки суетились врачи и виталисты. На какой-то момент они расступились — там лежал лорд Тротт, и монитор сердечного ритма пронзительно, болезненно пищал на одной ноте.
Принцесса бросилась к Тротту, срывая с себя датчики, трубки, растолкала врачей, затрясла его, зарыдала — но он не шевелился, не откликался, и датчик продолжал пищать, словно подводя острым ножом линию по ее сердцу и делая мир черно-белым, выцветшим, неважным.
А затем она увидела себя среди сестер, которые спрашивали о Лортахе, — а она ничего не могла рассказать. Увидела, как просит ректора Свидерского помочь ей посетить дом Тротта — потому что она его вдова и имеет на это право — и там долго-долго сидит на диване перед тем столом, который отшвырнула визгом во время единственного прошлого визита.
А затем переезжает туда, равнодушно пропуская мимо ушей запреты сестры.
Увидела учебу в магуниверситете. Разговоры с Матвеем — ему единственному, наблюдавшему все ее глазами, она смогла рассказать все, и рассказывать снова и снова. Работу на кафедре. Первый поцелуй с Матвеем после защиты кандидатской. Его внимательность и терпеливость.
Рядом с Матвеем ей теплее, но мир он раскрасить не в состоянии — и Алина отказывает, когда друг делает ей предложение. У него должна быть та, для кого он будет всем миром.
Однажды она заходит в лабораторию Тротта и читает его записи. И мир будто становится чуть ярче, когда она смотрит на аккуратный почерк и четкие списки ингредиентов. Когда произносит рецепты вслух — лорд Макс словно стоит рядом, усмехаясь и поправляя. Когда она пробует готовить по ним, он будто касается ее рук и плеч, будто наблюдает.
Алина находит спасение в продолжении его дела. И мир за пределами лаборатории тоже постепенно снова становится цветным. Не таким, как раньше, — а словно подернутым тленом и пылью. Отныне и навсегда.
На берег ее вынесло мягкой волной, и она осталась лежать на боку, смаргивая воду с ресниц. Соленую воду. Живой, горячий и мокрый лорд Макс поднял ее с земли, заглянул в глаза.
Он был бледным.
— Вы в порядке, Алина?
— Сейчас — да, — ответила она сипло и прижалась к его груди. — Сейчас все в порядке, лорд Тротт.
* * *
А Четери не наблюдал ничего ужасного или тяжелого. Мастер с восторгом смотрел на разворачивающиеся перед ним картины божественной битвы — гигант в ртутном слитном доспехе бился с богом-пауком. Вставали дыбом гигантские пласты земли, били ввысь огненные фонтаны и реки поднимались стенами, и моря испарялись за миг, и вдали сражались еще несколько таких же исполинских фигур. Вета-Океан был прекрасен и мощен, быстр так,
