Тротт тоже казался погрузившимся в свои мысли, и Алина очень хотела спросить, какой кошмар привиделся ему. Но… она сама была не готова рассказать.

В доме их ждала сухая одежда, сложеная в три большие корзины. Четери покрутил в руках узкие штаны, потянул их в стороны… и остался в своих мокрых, только рубаху сменил.

— Не хочу обижать добрых хозяев пренебрежением, — объяснил он охотно и, чтобы скрасить время ожидания, принялся подбрасывать и ловить нож. Медейра тут же присоединилась к нему, не обращая внимания на остальных, — достала свой нож, как-то хитро и закрученно метнула его к потолку, поймала, развернувшись. Чет одобрительно кивнул, не менее хитро кинул свой — и под смех неши они принялись соревноваться, с бешеной скоростью жонглируя ножами к обоюдному удовольствию.

Тротт же спокойно переоделся; Алина, вернувшись из венриса, куда бегала с подаренной шкатулкой, увидела его сидящим на скамье и разрезающим пеструю рубаху на спинке, да так и застыла на пороге, с тоской глядя на еще влажные крылья, плечи и живот, на черные волосы. Он поднял голову и посмотрел на нее.

И на мгновение, пока его лицо снова не стало непроницаемым, Алине показалось, что она увидела в его глазах отражение своей тоски.

— Почему ты сказала, что если я съем этот плод, айвилу, то останусь здесь? — спросила она у Медейры, когда до площади оставалось несколько десятков шагов и звук барабанов стал уже оглушающим.

— Айвила — это сила мертвых неши, которые не имели дочерей, — охотно объяснила колдунья. — Она зовет только тех, кто способен ее принять. Неши служат Хиде. И ты бы служила, не смогла бы уйти. Ты точно не хочешь?

Алина покачала головой.

— Я хочу домой. Мой путь не может закончиться здесь, Медейра.

— Я понимаю, что такое путь, — кивнула неши и тихо добавила. — Я бы хотела разделить свой путь с Четери, как ты разделяешь с ношеди. Но мой путь — остаться с богиней, а его — идти дальше.

Часть 1. Глава 15

22 апреля по времени Туры, Лортах, Алина

Площадь перед папоротником-храмом была заполнена людьми — они кричали гостям «Мину», дудели, плясали вокруг костров, готовили в огромных котлах то ли ягодную похлебку, то ли алкоголь: Алина, принюхиваясь, ощущала терпкий фруктовый запах. Дети совали в огонь синие цветы на длинных стеблях — те взрывались чем-то бело-воздушным, по всей видимости, вкусным, потому что съедалось оно мгновенно.

Вблизи стало понятно, что храм огромный — этот папоротник был выше всех остальных раз в пять, без окон, с одним большим дверным проемом, с шапкой листьев, которая закрывала треть площади и добрую четверть озера. Над аркой-входом поднималась до самой вершины серебристая трещина с плавными оплывами по краям, такая узкая, что туда вряд ли можно было просунуть и палец. Сияли сверху, в фиолетовом беззвездном небе, две лорташские луны, а сфера над храмом Геры-Солнца подсвечивала листья и ствол снизу.

Медейра, остановившись шагах в десяти от храма, развела руки, здороваясь так, как приветствовали ее тимавеш на дороге утром, и позвала:

— Заходите. Нас ждут.

Стенки папоротника оказались толстенными, изнутри доносились приглушенные, очень мелодичные песнопения без слов.

— Веди их сюда, Медейра, — раздался впереди чуть жутковатый шепчущий голос, очень похожий на шелест листьев в серебряной роще. — Давно у нас не было гостей, а таких никогда…

Говорящая роняла слова медленно, с усилием. Алина шагнула из проема и изумленно уставилась на удивительную женщину, восседающую на коленях посреди темного храма.

Она была старой, очень старой, и лицо ее, и кожа в тусклом свете лишайников, которыми были покрыты гигантские стены, казались одеревеневшими и слегка серебристыми. Волосы с вплетенными перьями — сотнями перьев — были седыми, но в седине этой явственно проглядывала зелень, будто и не волосы это были, а выцветшая трава. На лбу ее сиял тот же знак, что на лбах всех неши. Хранительницы хлопотали вокруг, тихонько напевая, — Одекра подносила к губам старухи чашу с напитком, две девушки разминали ей руки и плечи, еще две — бедра.

Вокруг нее шевелилось целое гнездо из лиан, будто Ледира была ими оплетена, а сейчас они потихоньку отползали к далеким стенам, обтекая храмовую золотую утварь, удивительные тонкие и небольшие механизмы, непонятно для чего предназначенные и, видимо, оставшиеся с времен до нашествия. Тротт вцеплялся взглядом то в один, то в другой, а Алина смотрела на огромные скамьи и столы, на стены с полками, заполненными до потолка свитками. Трещина, поднимающаяся от входа ввысь, была видна и здесь.

— Заходите, геси, — прошумела старуха, и глаза ее блеснули золотом. — Не бойся меня, девочка. Не бойся и ты за нее, крылатый, я не сделаю ей зла. А ты, ергах, — в голосе ее отчетливо послышалась ирония, — и так не боишься, верно?

— Верно, почтеннейшая, — согласился Четери, кланяясь.

— Не мне кланяйся, богине. — Она, снова сверкнув золотом очей, медленно подняла руку, и лишайники засияли в разы ярче, высветив огромное изображение женщины за спиной Ледиры, образованное наплывами коры.

Чет с восхищением цокнул языком и еще раз поклонился, следом и Алина с Троттом — инляндец пробормотал что-то вроде «посмотреть бы поближе». А принцесса, разогнувшись, задрала голову, разглядывая статую, созданную то ли самой природой, то ли местными неши.

Нежное пение хранительниц поднималось ввысь, эхом отражаясь от стен. Богиня высотой в шесть-семь человеческих ростов тоже сидела на коленях и была крупной, молодой, плосколицей и крутобедрой, веселой и грозной одновременно — ибо рот ее был растянут то ли в улыбке, то ли в оскале. С четырьмя налитыми грудями и шестью руками: верхние две подняты, будто в танце, средние вытянуты в стороны и держат дары полей и леса, нижние — придерживают круглый живот, который и не живот вовсе, а — Алина присмотрелась — изображение планеты с континентами и морями. На голове поверх волос, заплетенных во множество косичек до пола, — странный остроконечный головной убор, ниже живота — юбка из папоротниковых листьев, покрытая светящимся лишайником. По бокам от нее поднимались по стволу такие же серебристые трещины, как у входа, а у ног стоял стол, уставленный фруктами и золотыми чашами с зерном.

Алина сморгнула и снова перевела взгляд на старую Ледиру. И с ужасом поняла, что ей не показалось — теперь, когда сумрак отступил, было видно, что кожа у неши