Так тянулось время вплоть до того самого вечера, когда снова воскресла надежда и тут же и сбылась, так что в первое мгновение мы осмелились уповать на освобождение, а в следующее мгновение уже и освободились.

Нечего тут больше рассказывать, Заряночка, дорогая моя, кроме того только, что благополучно добрались мы до Острова Юных и Старых, пока утро стояло в самом разгаре; и когда ладья наша приблизилась к зелёному берегу, там обнаружилось двое детишек, тобою помянутых; малыши словно бы поджидали нас, и как только сошли мы на берег, они подбежали к нам, неся пироги и фрукты в изящной корзинке, и весьма порадовались они нам, а мы – им. Затем навестили мы старика, каковой оказал нам радушный приём и держался учтиво и напыщенно, пока не опьянел слегка, а тогда сделался чересчур любезен с нами, женщинами. Тем не менее, на этом отрадном острове мы прогостили три дня, дабы успокоить души и воспрянуть сердцем в непритязательном обществе малых сих. Когда же пришла пора уезжать, старик спустился вместе с нами к пляжу и стал сокрушаться по поводу нашего отплытия, ровно так же, как некогда повёл себя с нашими лордами; только на сей раз убивался он куда сильнее, и пришлось каждой из нас поцеловать его, иначе бы ни за что не унялся. Наконец старец повернул прочь, оплакивая разлуку с нами; но очень скоро, ещё до того, как скрылся из виду, он приободрился и запел.

Мы же отправились своим путём; и нам, девам, тоже удалось в свой черёд поглядеть на скорбные образы Острова Королев и Острова Королей; и пристали мы к Острову, Где Царит Ничто; и осторожности ради не отходили от нашего судна, и потому уплыли прочь живые-невредимые; и так, как ты знаешь, вернулись домой к замку, где поджидали нас недобрые вести касательно тебя. Вот и весь мой сказ».

На сём закончила Виридис. Заряночка сидела смущённая и притихшая; и все принялись утешать её, каждый – на свой лад; и теперь скорбь по убитому поутихла в душах собравшихся, превратившись в светлую печаль, ибо не двух друзей довелось им утратить, но одного только. Однако, несмотря ни на что, Заряночку терзали забота и тревога: душа девушки разрывалась надвое, радуясь тому, что любит и любима; и горюя и страшась похитить у подруги её любовь. Ибо лицо Атры, кою не могла Заряночка возненавидеть, но и любить не находила сил, неизменно стояло перед взором девушки угрожающим напоминанием.

Спустя несколько дней тело Бодуэна предали земле в часовне замка; и погребальный обряд свершён был со всей торжественностью. Когда же всё завершилось, двое рыцарей и сэр Эймерис с жаром принялись снаряжать поход противу Красной Крепости, и не прошло и месяца, как в Замке Обета собралось целое воинство; и ежели оказалось оно не столь уж и многочисленно (не более шестнадцати сотен мужей), однако же под знамёна стали лучшие из лучших – и рыцари, и воины, и лучники. Затем за пределами замка созвали сход, на коем Артура Чёрного Оруженосца избрали предводителем, и через три дня армии предстояло выступить к Красной Крепости.

Всё это время Заряночка почти не виделась с Артуром, каковой непрестанно был занят разными делами, и так и не переговорила с ним наедине, хотя очень этого хотела; однако же воистину сложилось так скорее по её воле, нежели по его. Но когда настал последний день перед разлукой, сказала себе девушка, что всенепременно должна повидаться с Чёрным Оруженосцем до того, как уедет он, ибо как знать, может статься, не суждено ему вернуться. Засим когда мужи расположились после ужина на отдых, Заряночка сошла в зал и застала Артура нетерпеливо расхаживающим взад и вперёд. Ибо надо сознаться, что девушка передала ему через священника Леонарда наказ прийти туда.

И вот подошла к Артуру Заряночка, и просто и доверчиво взяла его за руку, и подвела к окну со ставнями, и усадила рядом с собою; и Артур, трепеща от любви и страха перед нею, не смог сдержать себя, но расцеловал лицо её и губы бессчётное количество раз; и Заряночка вспыхнула огнём и едва не разрыдалась.

Но вот спустя какое-то время заговорила она: «Милый друг, много чего намеревалась я сказать тебе, что представлялось и разумным, и мудрым, но сейчас ни мысли не идут мне в голову, ни слова не слетают с языка. А час краток». Тут принялась Заряночка целовать своего избранника, пока едва не обезумел он, ибо радость и страсть, и горе предстоящей разлуки, и бремя создавшегося положения разрывали надвое его душу.

Наконец девушка совладала с собою и молвила: «Вот уедешь ты завтра, и всё будет ровно так же, как после отплытия твоего в Посыльной Ладье, когда не ведала я, чем себя занять, столь невыносимым бременем стала для меня жизнь и занятия и обычаи мира, – ведь всё так и будет снова?». – «Мне придётся тяжело, – отвечал Артур, – дни мои окажутся мрачны и безрадостны». Отозвалась девушка: «И, однако же, даже теперь, в эти последние дни, когда вижу я тебя часто, душу мою непрестанно терзает горе, и не знаю я, что с собою поделать». – «Я вернусь непременно, – отвечал Чёрный Оруженосец, – вернусь, любя тебя; и тогда, может быть, мы измыслим какое-нибудь средство». Заряночка помолчала немного, а затем молвила: «Однако возвращение неблизко, и не суждено мне тебя увидеть на протяжении долгих дней, – что мне делать с горем тогда?» Отвечал он: «Излишка горя душа не вынесет; либо приходит смерть, либо боль притупляется и утихает мало-помалу». На это проговорила Заряночка: «А как быть, ежели не вернёшься ты, и более никогда я тебя не увижу, или, допустим, вернёшься ты назад и меня не застанешь, ибо либо умру я, либо окажусь далеко от тебя?» Ответствовал Артур: «На это у меня ответа нет. Когда говоришь ты о смерти, веришь ли ты сама в это рассудком или телом иначе, чем учит Святая Церковь?» – «Я тебе так скажу, – отозвалась Заряночка, – вот сижу я подле тебя, и вижу лицо твоё, и слышу твой голос, и верю только в это; ибо ни о чём ином помыслить я не могу, ни о горе, ни о радости. Ведь когда я давеча разрыдалась, не скорбь вызвала эти слёзы, но сама не ведаю что». И девушка взяла Артура за руку и поглядела на него с любовью.

Но вот Заряночка перевела взгляд на его руку и молвила: «Сдаётся мне, ныне стали мы двое такими близкими друзьями, что смогу я спросить тебя, о чём захочу, и ты ни разгневаешься, ни удивишься. Вижу я на пальце твоём кольцо, каковое привезла я с Острова Непрошеного Изобилия и каковое вручила я тебе вместе с туфлями, мне доверенными на время. Скажи, каким образом получил ты перстень назад от Атры, поскольку думаю я, что изначально ты отдал кольцо ей. Ну вот! Ты рассердился? Ибо вижу я, как к щекам твоим прихлынула кровь». – «Нет, возлюбленная моя, – отвечал Артур, – я не сержусь; но когда слышу я об Атре либо задумываюсь о ней, охватывают меня стыд, и смятение, и, пожалуй, страх. А теперь отвечу я на вопрос твой. Уже на Острове Юных и Старых, когда всем бы нам ликовать да радоваться, снова оказавшись вместе, Атра отчасти догадалась о том, что со мною происходит; впрочем, почему бы и не признаться, обо всём она догадалась. И сказала она мне такие слова (ибо она нежна, и мудра, и сильна сердцем), что я оробел перед нею и перед горем её и болью; и вернула она мне это кольцо, что я и впрямь вручил ей в Посыльной Ладье, едва Остров Изобилия остался за кормой. И ношу я теперь сей перстень в знак своего и её горя. Видишь, любовь моя: раз уж ответил я тебе на этот вопрос, не рассердившись и не дивясь, обо всём можешь ты спросить меня без страха; ибо эта тема затрагивает меня больнее всего».