— Выходит, эта милосердная сыпала проклятиями направо иналево, как пьяный матрос?.. Ничего себе, заступница! То-то она мне сразупонравилась.

Томас вскипел, Яра поспешно опустила тонкие пальцы на егоруку.

— Погоди, Томас... Олег, ты не прав. Ты путаешьмилосердие со справедливостью! А еще волхв. При чем тут справедливость? Да засвоего ребенка мать готова кого угодно... голыми руками. Это для тебя безотцовщина,байстрюк, а для нее — самое дорогое на свете! Вот и прокляла сгоряча... Я бы наее месте не только прокляла, но и переломила бы эту осину к чертям собачьим.Ишь, расшелестелась, зараза, когда ребенок спит...

Оба поглядывали на темного, как грозовая туча, Томаса. Глазарыцаря сошлись в точку, губы двигались, а пальцы сжимали незримую рукоять меча.Он уже рубился, повергал, мстил, уничтожал, размазывал врагов по стенам, а тех,кто падал на колени и униженно просил прощения, прощал и убивал уже без вражды,с христианским милосердием в сердце.

— Пусть перекипит, — сказала Яра тихо. — Мнеэто знакомо... Я когда-то отказалась от княжества, что побольше этих крохотныхкоролевств, перекипела, а для него это внове..

Она поглядывала на Томаса с любовью и тревогой, Лилитвздыхала сочувствующе. Олег деловито поджаривал мясо на углях, подкладывалсухие хворостины. Лилит выбрала самый прожаренный, завернула в тонкую хлебнуюлепешку и заботливо протянула Олегу.

— Ешь, а то худой какой-то.

— Мне так положено, — буркнул он.

— Как христианскому аскету?

Он отмахнулся, равнодушно откусывая мясную лепешку.

— Аскетизм придумали не христиане.

Она смотрела в его лицо с ласковой насмешкой и с удивлением.

— Мне Яра рассказала о ваших приключениях.

Олег отмахнулся.

— Больше слушай.

— А что не так?

— Женщины все преувеличивают.

— Ну, если по мелочам. Но в аду были?

Олег хмуро кивнул.

— Были. Ну и что? Я там много раз бывал. Когда по делу,когда... просто мимо шел.

— Я тоже не люблю там бывать, — призналась она ипоежилась. — Даже в тех, старых... А новый, который христианский, таквообще жуть. Но вы прошли весь, подрались с самим Сатаной, а потом поднялись нанебеса и устроили там бойню..

Он покачал головой.

— Все брехня. Одному разве что в лоб дал, чтобы перьяпосыпались... Или двум, кто такие мелочи помнит? Наверное, перо понадобилось.Написать что-то умное или еще для чего.

— Для чего? — спросила она с интересом.

— Не помню, — огрызнулся он. — У меня хорошаяпамять: нужное помнит, а всякую хрень — нет. Мы же не для драк спускались в ад?Это мальчишки да рыцари только и грезят, как бы подраться, а я человексурьезный. Я драк не люблю.

Она сказала торопливо, старательно пряча усмешку, сурьезныйчеловек не поймет, вдруг да обидится:

— Понимаю-понимаю. Ты всегда, по слухам, избегал любыхдрак... хотя, по тем же слухам, из них не вылезаешь. Я сама не про схватки. Нелюблю, когда мужчины дерутся. Должна бы привыкнуть, а все не привыкну. Тыкак-то обмолвился, что давно подозревал...

Она запнулась, пугливо оглянулась на безупречногохристианина, все еще темного, как грозовая туча, что набрала грома и молний, новыплеснуть не на кого. Он сидел, прислонившись к стволу граба, налитые кровьюглаза метали багровые молнии, а пальцы безотчетно загребали траву.

Олег усмехнулся.

— Не обращай внимания. Ему некоторые вещи, как горохомо стену. Хоть говори, хоть показывай, хоть кол на голове теши... Христианин!

Она сказала еще тише:

— Ты говорил, что давно подозревал, что...

Она говорила все тише и все с большим трудом, словно и ейнепросто выговорить такую крамолу. Олег вздохнул.

— О том, — спросил он, — что Творец и Сатана— один и тот же? Вернее, что и Творец, и Сатана — двое в одном? Вернее, в двуходин?

Она торопливо кивнула.

— Да!

— Видишь ли, — проговорил он медленно, — всемизвестно, что Сатана свободно восходит на небеса, чтобы обвинять человека передБогом. Но хотя все это знают, но никто такого не видел. Почему?

— Не знаю, — ответила она растерянно.

— Потому, — сказал он все так же медленно итерпеливо, — что Сатане вовсе не требуется раскалывать землю, чтобывылезти из подземного ада, а потом с громом и молниями возноситься на небеса.Сатана — это он сам... когда в плохом настроении. Извини, это неудачная попыткапошутить, у меня с юмором проблемы. Сатана — это та часть Творца, что постояннонедовольна его работой, его идеями. Та часть, что тянет вниз... Увы, даже уТворца бывает такое.

Она сказала тихо:

— Я знаю. Но... как узнал ты?

Он хмыкнул.

— Разве мы не по образу и подобию?

Она прошептала:

— Бедный... И в то же время, хоть ты из праха, а я избожественного света, но я тебе завидую. Каким-то образом ты к нему ближе. Ипонимаешь его лучше. Может быть, даже знаешь, зачем он создал это все... и настоже?

— Догадываюсь, — проворчал Олег.

В сторонке послышался глухой удар: Томас, не удержав гнева,обрушил кулак на землю. Лицо исказилось свирепой гримасой, явно истребляетврагов сотнями, повергает их с коней, топчет копытами, протыкает копьем, бьетмечом, а бегущих гонит и бьет без всякой жалости.

Олег покосился на рыцаря со странной нежностью во взоре,отложил очередную лепешку, что заботливо вложила ему в ладонь Лилит.

— А что лучше, — обронил он с непривычной для негомягкостью, — быть одним из великого множества королей в Британии, которых,как лягушек в болоте, или же попытаться стать человеком, который в самом делечто-то сделает для Англии? Да и не только для Англии?

Томас спросил в бешенстве:

— Что? Что можно сделать для Британии, не будучикоролем?

— Не знаю, — ответил Олег. — Ты уж слишкомтак в лоб. Как будто я щас тебе все на тарелочке. Знаю, что можно. А вот как...

Рыцарь отмахнулся в великом раздражении.

— Знаешь, не зли. О том, что пользу церкви можнопринести, не будучи королем, знает каждый. Ты укажи как либо помалкивай.

— Уже молчу, — ответил Олег кротко. Он поднялся наноги, кивнул внимательно слушавшей их разговор Лилит. — Отдыхай, —велел он. — А я пока посмотрю, что там впереди. И что возле замка.

Она покачала головой.