Женщины тоже повеселели, хотя и не поняли причины. Олегподумал, что, если им даже все подробно объяснить, вряд ли поймут. Яра из тойстраны, где герой, какой бы подвиг он ни совершил, тут же садится«жить-поживать да добро наживать», Лилит тоже не поймет, для этого надо быть непросто христианином — большинство из них просто так христиане, все вокругхристиане, вот и мы тоже, — лишь Томас шел в Святые Земли освобождать ГробГосподень, так что сокровенные истины христианства у него врезаны глубоко всердце... что и выказал вот сейчас, удивив таким нестандартным и непонятнымдаже для большинства «простых» христиан пониманием.

— Томас, — проговорил он. в задумчивости, — аведь ты, как ни странно, прав.

Томас медленно повернул голову в его сторону, голубые глазаоблили холодным презрением.

— Почему «как ни странно»?

— Мысль глубока, — признался Олег. — Иобъемна. Не рыцарской голове такую вместить.

Томас сказал с надменностью высокорожденного:

— Что не поместится в одной голове, уместится вомногих. Нас шло освобождать Гроб Господень двадцать тысяч человек, и все сердцабились в унисон, нас окрыляла одна вера, одна страсть, одна мечта! Тебе этогоне понять... язычник.

Олег кивнул, чуть отодвинул коня и даже приотстал, продолжаярассматривать молодого рыцаря во все глаза.

Родовой замок Мальтонов выступил на фоне синего неба суровыйи грозный. На стены высыпал народ, в воздух взлетели шапки. Чуть позжеподнялась решетка, запирающая вход, вниз с приличествующей медлительностьюпошел подъемный мост.

Рыцари придержали коней, Томас и Яра поехали впереди, Олегскромно держался сзади. Рыцари поглядывали на него с нерешительностью: о егомощи наслышаны, но в то же время явно простолюдин, а место простолюдина вхвосте процессии... Разве что считать этого в звериной шкуре не простолюдином,а ученым человеком, а те, хоть и простолюдины, но уже не простолюдины, а как бывне рангов и сословий, что значит — им дозволено входить даже в королевскиепокои без приличествующих благородному человеку учтивостей и церемоний.

Сэр Торвальд торопливо сбежал по ступенькам замка, Томасспрыгнул на землю и заключил отца в объятия. И снова ощутил с некоторым страхоми замешательством, что его отец, на которого привык смотреть, как нанесокрушимого великана, иссох, горбится, стал меньше ростом, а его плечи легкопомещаются в кольце рук сына.

— Сынок, — проговорил сэр Торвальд, — я дажебоюсь представить, где ты побывал!

Яра подошла с ясной улыбкой на спокойном лице, Торвальдобнял и ее, в глазах старого рыцаря заблестели слезы, прорвали запруды ипобежали по морщинистым щекам.

— Все хорошо, — сказала Яра торопливо. — Ниодин рыцарь Британии не выказал еще такой доблести, как ваш сын! О его деяниибудут слагать песни. А сейчас все хорошо, все кончено.

Подошел Эдвин и тоже обнял Томаса, а Яре поцеловал руку.Рыцари слезали с коней, на встречу отца с сыном смотрели с почтительнымвосторгом, двигались тихо, не переговаривались. Слуги и оруженосцы разбираликоней, наконец, сэр Торвальд обратил внимание на Олега и женщину за его спиной,вздохнул, сделал широкий жест руками.

— Дорогой... сэр калика, мой дом — твой дом.Располагайся. Прости, но я никак не ожидал увидеть тебя с... гм... дамой.

Олег буркнул:

— Спасибо, сэр Торвальд. По правде говоря, я сам неожидал увидеть себя с, как вы говорите, «гм дамой». Но что делать, у всех своинесчастья. Позвольте себе представить леди Лилит. Она не желает называть своихтитулов, но Томас подтвердит, что перед древностью, ее происхождения всеродословные королей — пыль, тлен, прах и сотрясение воздуха мычанием.

Сэр Торвальд поклонился со всей учтивостью, следом отвесилипоклоны сэр Эдвин и рыцари.

— Наш дом, — повторил сэр Торвальдторжественно, — ваш дом.

Он повел сына в замок, не выпуская его руки, когда-то совсемдетской, а теперь твердой и жилистой, с желтыми от рукояти меча мозолями наладони. За ними пошли Яра и сэр Эдвин, чуть погодя сдвинулись с места,выстраиваясь по рангу, остальные рыцари.

Олег наконец покинул седло, повернулся и подал руку Лилит.Она расхохоталась:

— И ты?..

Он проворчал:

— Где живешь, те песни и поешь.

Она легко соскочила, не коснувшись его руки, зато тут жебросилась на шею, звучно поцеловала, не обращая внимания на стоящую в сторонкечелядь.

— Ты прелесть, — объявила она. — Говоришь таксерьезно, словно в самом деле так и поступаешь.

Он вскинул брови.

— А разве не так?

— Нет, конечно, — сказала она. — Ты вон дажеодежду менять не желаешь! Ничего, мы с Ярой на этот счет уже посплетничали икое-что придумали.

Замок гудел, челядь сбивалась с ног, из подвалов выкатывалибочонки со старым вином, а мясо жарили и пекли даже во дворе. Из кухни ужетаскали на столы в пиршественную залу холодные закуски, головки сыра ивсяческие студни, хлеб всех сортов, творог. В печах и на жаровнях торопливоготовили дичь, пойманную на охоте: оленей, диких коз, кабанов, а также всякуюмелочь вроде уток и гусей.

Ликующий сэр Торвальд праздновал возвращение сына сневесткой с размахом, дядя Эдвин поддерживал с энтузиазмом, все рыцаривосхваляли подвиги Томаса и восторгались ими. Но Олег видел темное, какгрозовая туча, лицо Томаса и понимал: рыцарь не верит, что восторгаютсяискренне, подозревает, что все вокруг него просто стараются утешить и как-токомпенсировать вниманием и заботой потерю королевской короны.

Глупости, подумал Олег с сочувствием. Конечно же, все радыискренне. И пир не из-под палки. В этом мире, где все воюют против всех ипотому не знают, что творится даже у соседей, жизнь у рыцарей довольно скучная,потому так стремятся хоть отправиться в дальние походы, хоть принять на себяобеты и уйти на поиски Святого Грааля или золоторогого оленя. А если в замокзабредет бродячий менестрель — уже повод устроить пир, на котором все будутслушать о великих подвигах и любви прекрасных дам. А уж если такое великоесобытие, как возвращение единственного сына сэра Торвальда, благородного рыцаряТомаса, слава о подвигах которого опередила его быстрого коня, то пир долженбыть просто великолепным, бесподобным, и на столах должно быть все-все самоелучшее!

В ожидании долгого и бестолкового пира Олег ушел с сэромЭдвином а их родовую библиотеку, Яру и Лилит увела мать Томаса леди Климентина,а сам он остался наедине с отцом. Помолчали, ибо слов у обоих столько, чтотолько молчанием и выразить всю тяжесть. Отец робко поглядывал на гневное лицосына. Вздыхал, разводил руками, но в лоб спросить о планах не решился, закинулудочку издалека:

— А что... делает этот язычник? Почему он с тобой?