Дошло до того, что осмелевшая Европа нанесла ответный удар ввиде крестовых походов. Правда, это уже мелочи, интересующие каких-нибудьимператоров или королей Европы, куда интереснее тенденции развития ислама, егосильные и слабые стороны. Прекрасный запрет пить вино и жрать свинину, большаяошибка — запрет на изображение живого.

Эту мысль надо развить глубже, напомнил он себе, и вернутьсяк ней не раз. Рисование — великое благо, это неустанные упражнения для мозга,куда более необходимое, чем ежедневные изнуряющие схватки воинов на тупыхмечах, стрельба в цель или борьба...

Что-то выскользнуло из темноты и в мгновение ока оказалось унего на груди. Он едва успел подхватить жаркое нежное тело, налитое восточнойнегой и страстью, что вобрала в себя весь зной раскаленных песков. Жаркие губыодарили его смачным поцелуем.

Он отплюнулся, шлепнул по заднице, удерживая на одной руке.

— В следующий раз — удавлю! Еще раз кинешься вот так —удавлю. Потом на себя пеняй.

Она томно промурлыкала ему на ухо:

— Но сейчас не удавил?

— Задумался, — сказал он, оправдываясь. — Неуспел. Не сообразил. Даже сейчас не понимаю, как это ты успела... Я всегдазамечал...

— И удавливал?

— И удавливал, — ответил он серьезно, — есливот так неожиданно.

— Это хорошо, — сообщила она. — Не знаюпочему, но мне нравится, что удавливал. И нравится, как держишь на руках. Утебя нежные руки, знаешь?

Олег тут же разжал руки, Лилит едва успела выпрямить ноги.Но глаза ее все равно смеялись, Олег чувствовал, что в этой игре ведет она, аон уступает и уступает, еще даже не зная, в чем уступает, но все-таки уступает.

— Пойдем, — шепнула она. — Все уже спят.

Темные залы переходили один в другой холодные и сырые, подсводами слышался шорох летучих мышей, пронзительные сквозняки гуляют во всехнаправлениях. Лилит вела уверенно, это Олег сразу же уединился с сэром Эдвином,она такой ерундой не занималась, и сейчас, когда переступили порог небольшой уютнойкомнаты, она с ожиданием посмотрела на Олега.

Кроме широкого роскошного ложа, куда уж без него, есть иширокий стол, два удобных кресла, кожаный диван, все стены увешаны красочнымигобеленами. У ложа на полу огромная медвежья шкура. На столе массивнаячернильница и несколько гусиных перьев в высоком металлическом стакане.

— Уютно, — признался он. — Именно то, что...требуется.

Лилит довольно заулыбалась. Остатки одежды соскользнули снее как бы сами по себе, Олег едва не зажмурился от непривычного сочетаниядевственной чистоты и невинности и безукоризненности плоти, созданной именнодля утех, для страсти. Лилит стояла перед ним в свободной позе, не стараясь нивтянуть живот, ни поднять груди, все и так абсолютно совершенно, в глазахпляшут веселые смешинки, знает власть своего зовущего тела, перед которымустоять невозможно ни одному мужчине.

— А ты ничего, — заметил, наконец, Олег. —Ладная. И сиськи хороши, ничего не скажешь...

Он зевнул, с отвращением стянул через голову и бросил наспинку кресла роскошное сюрко. Так же с неудовольствием разулся, башмаки теперьна нем добротно выделанные и с вышивкой, снял брюки и отправил вслед за сюрко.Снова зевнул, почесался, рухнул на ложе, а уже оттуда посмотрел на обнаженнуюженщину.

— Слушай, если не храпишь, то можешь ложиться со мной.Бить не буду.

— Уверен? — спросила она с сомнением.

Он зевнул.

— Может быть. Разве что не с той руки зайдешь...

Она легким танцующим шагом приблизилась к ложу, в глазахнасмешка сменилась недоумением. Олег встретил ее взгляд широкой улыбкой.

— Только уговор, — предупредил он, — одеялоне стягивать. И не лягаться.

Она села, подождала, но его руки не стали хватать ее и мятьжадно, тогда она осторожно легла рядом, стараясь не коснуться, снова выждалачуть, повернула голову. Он ответил бесстыдной ухмылкой.

— Ну что, — произнес он сонным голосом, Лилит немогла ощутить, насколько это натурально, — будем спать?

— Что? — спросила она, не веря своим ушам.

— Ты же сама сказала, что уже поздно, — напомнилон, — куры спят, собаки спят. Даже тараканы спят.

Она повернулась к нему всем телом, ударила кулаком по груди,он не успел вспикнуть, как она оседлала и сказала с возмущением:

— Спать? Так я тебе и дам спать!

Их глаза встретились, она рассмотрела в зеленой глубинезатаенный смех и ощутила, что впервые ее обыграли. Странно, осознание этогонаполнило ее счастьем и непонятным покоем.

Дыхание постепенно выравнивалось, она с трудом расцепиларуки и упала с ним рядом на увлажненные простыни. Широкая грудь с рыжимиволосами блестит от пота, волосы прилипли, как будто их вдавили в клей. Могучаярука оказалась под ее щекой, там быстрыми толчками двигается кипящая кровь,тяжелая, как расплавленный свинец, рядом бурно вздымается, с треском раздвигаяребра и натягивая кожу, грудь, а живот запал так, словно отшельник проворонилне только ужин, но и весь день просидел в келье за умными книгами.

— Ты дикарь, — прошептала она, — ненасытен,как... даже не знаю, кто. Но я люблю тебя, рыжее чудовище.

— Это ты чудовище, — ответил он все еще хриплымголосом. — Я перед тобой просто зайчик.

— Ну да, заинька...

— Вот-вот, серенький такой.

— А можно, беленький?

— Можно, — согласился он. — Беленький зайчик.А ты — тигра лютая.

Она повернулась на бок, пощекотала ресницами ему руку. Хорошотак лежать спокойно и бездумно, но мужчин в это время обычно охватывает жаждадеятельности, им кажется нелепым вот так лежать и ничего не делать, теперь бына коня и меч в руку, Лилит вздохнула тихонько, чтобы рыжее чудовище незаметило, спросила с наигранным интересом:

— Ты можешь мне сказать, чем вызван твой интерес кэтому милому рыцарю? И его родне?

Он подумал, буркнул:

— Ну и вопросы ты задаешь...

— Чем они плохи?

— Тем и плохи, — ответил он снеудовольствием, — что ты, хоть и красивая, но не дура.

Она улыбнулась, польщенная.

— Значит, угадала?

— В какой-то мере.

— В какой?

Он проворчал:

— Ты угадала, они мне в самом деле весьма... интересны.

— Как люди?

Он снова вздохнул.

— Лучше бы ты была только красивая.

— Я и есть только красивая, — возразилаона. — Ума у меня нет, правда. Это другое, интуиция. Я же вижу, что ты кним присматриваешься. Куда больше, чем просто к попутчикам.