— Не знаю. Здесь время какое-то странное. И направление ирасстояния — тоже. Больше, чем две недели. Но меньше двух месяцев. Тот мужик,который мне носит бобы, с тех пор приходил два раза. Так что, наверное, шестьнедель. Хотя я могу ошибаться.

— Чем больше сожрешь, тем звончей перданешь, — вставилЗолтан.

— Он тут останавливался? — спросил стрелок.

Браун кивнул.

— Ну, только чтобы поужинать, как и ты. Ты же, как японимаю, поужинаешь. Мы посидели с ним, потолковали.

Стрелок поднялся, и ворон, протестующе каркнув, перебралсяобратно на крышу. Стрелка охватила какая-то странная дрожь — дрожьпредвкушения.

— И что он тебе говорил?

Браун удивленно приподнял бровь.

— Да так, ничего. Спрашивал, бывает ли тут у нас дождь, идавно ли я здесь поселился, и не схоронил ли жену. Спросил, была ли она мэнни,и я сказал, да, потому что мне показалось, что он и так это знает. Болтал-товсе больше я, что вообще мне несвойственно. — Он умолк на мгновение, и тольковой ветра нарушал мертвую тишину. — Он колдун, верно?

— Помимо прочего.

Браун серьезно кивнул.

— Я сразу понял. Он вытряхнул из рукава кролика, ужеосвежеванного и выпотрошенного. Прямо бери и клади в котел. А ты?

— Колдун? — Стрелок рассмеялся. — Нет, я просто человек.

— Тебе никогда его не догнать.

— Ничего, догоню.

Они посмотрели друг другу в глаза, вдруг проникшись взаимнойсимпатией: поселенец на иссохшей его земле, овеваемой пылью, и стрелок насланцевой тверди, уходящей в пустыню. Он достал свой кремень.

— На вот. — Браун вытащил из кармана спичку с серной головкойи зажег ее, чиркнув по заскорузлому ногтю. Стрелок поднес кончик своейсамокрутки к огню и глубоко затянулся.

— Спасибо.

— Тебе, наверное, нужно наполнить свои бурдюки, —отвернувшись, сказал поселенец. — Там за домом — родник, прямо под скатом крыши.А я пока приготовлю поесть.

Стрелок направился на задний двор, осторожно переступаячерез кукурузные грядки. Родник оказался на дне вырытого вручную колодца,выложенного камнями, чтобы вода не подмывала почву, рассыпчатую, как пыль.Спускаясь по шаткой лесенке, стрелок рассудил про себя, что с камнями вознибыло минимум года на два: набрать, натаскать, уложить. Вода оказалась чистой,но текла медленно, так что долгое это было дело — наполнить все бурдюки. Когдаон заканчивал со вторым, Золтан взгромоздился на край колодца.

— Драть тебя во все дыры. И тебя, и кобылу твою, — предложилон.

Стрелок вздрогнул и поднял глаза. Глубина футов пятнадцать,не меньше; Брауну ничего бы не стоило сбросить вниз камень, проломить стрелкуголову и забрать все стрелково добро. Ни полоумный, ни прокаженный так бы непоступили; но Браун — не дурик и не больной. И все же Браун ему понравился, такчто стрелок выбросил эту мысль из головы и наполнил оставшиеся бурдюки водой.Бог захотел — появилась вода, а чего там еще хочет Бог, с этим пустьразбирается ка. А его дело маленькое.

Когда стрелок вошел в хижину, спустившись по лестнице (всекак положено: жилье устроено под землей, только так можно схватить и удержатьночную прохладу), Браун сидел у крошечного очага и переворачивал в угляхкукурузные початки, поддевая их деревянной лопаткой. Две побитые по краямтарелки уже стояли по обеим сторонам выцветшего одеяла мышиного цвета,расстеленного на полу. Вода для бобов только еще начала закипать в котелке надогнем.

— Я заплачу и за воду тоже.

Браун даже не поднял головы.

— Вода — дар Божий. А бобы приносит папаша Док.

Стрелок издал короткий смешок и уселся на пол, прислонившисьспиной к стене. Он сложил руки на груди и закрыл глаза. Вскоре по комнатушкеразнесся запах жареной кукурузы. Браун высыпал в котелок пакетик сухих бобов,они громыхнули, как камушки. Слышалось изредка повторяющееся тук-тук — тук —это Золтан беспокойно ходил по крыше. Стрелок устал; бывало, в сутки он шел пошестнадцать, а то и вообще по восемнадцать часов, чтобы быстрей оказаться какможно дальше от того кошмара, что приключился в Талле, последней из деревень унего на пути. Причем последние двенадцать дней ему пришлось идти пешком; силымула были уже на пределе. Как он еще жив — непонятно. Разве что в силупривычки. Когда-то стрелок знал одного человека, мальчишку по имени Шими. Таквот. У Шими был мул. Шими давно уже нет; никого больше нет. Остались лишь двое:сам стрелок и человек в черном. До него доходили какие-то смутные слухи об иныхземлях, зеленых землях за пределами этого края — их называют Срединным миром, —но верилось в это с трудом. Зеленые земли в здешнем пустынном краю — это какдетская сказка.

Тук-тук-тук.

Две недели, сказал Браун, максимум шесть. Но это не важно насамом деле. В Талле были календари, и они там запомнили человека в черном.Потому что он исцелил старика. Самого обыкновенного старика, умирающего оттравки. Старика тридцати пяти лет от роду. И если Браун не ошибался,получается, что человек в черном с тех пор поутратил свое преимущество, астрелок сократил расстояние. Но пустыня еще не закончилась. И пустыня еще обернетсяадом.

Тук-тук-тук…

Одолжи мне свои крылья, птица. Я раскину их широко-широко, именя унесет восходящий поток.

Он заснул.

Браун разбудил его через час. Было темно. Единственныйпроблеск света — тускло-вишневое мерцание угольков в очаге.

— Твой мул приказал долго жить, — сказал Браун. — Прими моисоболезнования. Ужин готов.

— Как?

Браун пожал плечами.

— Поджарен и сварен, а как иначе? Очень разборчивый, да?

— Нет, я про мула.

— Просто лег и не встал. Видно же, старый был мул. — Онпомолчал и добавил, как бы извиняясь: — Золтан склевал глаза.

— Ага. — Этого следовало ожидать. — Ну да ладно.

Когда они уселись у одеяла, что служило здесь вместо стола,Браун еще раз изумил стрелка, испросив краткого благословения: дождя, здоровьяи просветления душе.

— А ты веришь в загробную жизнь? — спросил стрелок, когдаБраун выложил ему на тарелку три дымящихся кукурузных початка.

Браун кивнул.

— Сдается мне, это она и есть.

Бобы были как пули, кукуруза — не мягче. Снаружи выл ветер,обдувая покатую крышу, свисающую до земли. Стрелок ел быстро и жадно, запиваяеду водой. Он выпил целых четыре чашки. Он еще не доел, как вдруг раздался стукв дверь, словно кто-то строчил из пулемета. Браун встал и впустил Золтана.Ворон перелетел через комнату и угрюмо устроился в уголке.