Когда книга закончена, я на время откладываю ее в сторону —такую, какая есть, со всеми недоработками и изъянами — и даю ей отлежаться,дозреть. Через какое-то время — полгода, год, два года, на самом деле это нетак уж и важно — я возвращаюсь к отложенной книге, просматриваю ее снова, ужеболее спокойным (но по-прежнему любящим) взглядом и тогда уже начинаю править.Части «Башни» выходили отдельными книгами, каждая — под своим названием, правиля их отдельно и сумел оценить всю работу в целом, только закончив седьмуюкнигу, "Темную Башню".

Когда я внимательно перечитал первый том — тот, который увас в руках, — я понял три очевидные истины. Во-первых, поскольку «Стрелок» былнаписан очень молодым автором, в нем присутствуют все проблемы, присущие книгамочень молодых авторов. Во-вторых, там есть много неточностей и фальстартов, иособенно — в свете следующих томов.[3] И в-третьих, «Стрелок» даже звучитсовершенно не так, как другие книги — честно сказать, его трудно читать. Яслишком часто извинялся за это перед читателями и говорил, что если онипродерутся сквозь первый том, они увидят, что уже в "Извлечениитроих" история обретает свой истинный голос.

Где-то в «Стрелке» встречается такое описание Роланда:человек, который подправил бы перекосившуюся картину в незнакомом гостиничномномере. Я сам точно такой же, и в каком-то смысле правка собственной книги ктому и сводится: подправить перекосившиеся картины, пропылесосить полы,выдраить туалет. В случае со «Стрелком» это была генеральная уборка. Мнепришлось потрудиться, но я не хотел упускать возможности сделать то, чтохочется сделать любому из авторов со своей вещью, которая уже закончена, но еееще нужно отшлифовать и настроить: довести до ума, чтобы все было правильно.Когда ты уже знаешь, что должно получиться в итоге, ты просто обязан вернутьсяк началу и свести все воедино. Причем это нужно не только потенциальнымчитателем — это нужно тебе самому. Собственно, я потому и решил переделать«Стрелка»; но при этом я очень тщательно следил за тем, чтобы мои исправления идобавления не раскрыли секретов, — которые будут раскрыты в последних трехкнигах, — секретов, некоторые из которых я терпеливо хранил на протяжениитридцати лет.

И еще я хочу сказать несколько слов о том молодом человеке,которым я был когда-то и который рискнул написать эту книгу. Этот молодойчеловек посещал слишком много писательских семинаров и как-то свыкся со всемиистинами, провозглашаемыми на таких семинарах: что автор пишет не для себя, адля других; что язык книги важнее сюжета; что неопределенность — это лучше, чемясность и простота, которые часто являются признаками недалекого ума,воспринимающего все буквально. Так что я вовсе не удивился, когда обнаружил,что дебютный «Стрелок» получился излишне претенциозным (я уже не говорю просотни совершенно не нужных наречий). Я убрал всю эту пустопорожнюю болтовню, ив этом смысле я не жалею ни об одном сокращенном слове. В каких-то местах — этовсегда были фрагменты, где, увлекшись каким-нибудь завораживающим эпизодом, язабывал об идеях, которые нам вдалбливали на писательских семинарах, — яоставлял текст практически без изменений, не считая обычной редакторскойправки. Как я уже говорил в другом месте и по другому поводу, с первого разавсе получается только у Бога.

Но как бы там ни было, я не хотел слишком сильно менятьстиль «Стрелка». Потому что мне кажется, что при всех его недостатках в неместь какое-то особое очарование. Изменить эту книгу до неузнаваемости — этозначило бы отречься от того человека, который первым ее написал, еще тогда, вконце весны и в начале лета 1970 года, а мне этого не хотелось.

Мне хотелось — причем по возможности до того, как последниекниги серии выйдут в свет — сделать так, чтобы новым читателям, которым толькоеще предстоит познакомиться с "Темной Башней" (и старым читателям, которыезахотят вспомнить начало), было легче и проще войти в мир Роланда. Мнехотелось, чтобы читатели получили книгу, в которой были бы намечены основныесюжетные линии следующих томов. Надеюсь, я справился с этой задачей. Я сейчасобращаюсь к тем, кто еще не знаком с миром Башни: я очень надеюсь, что вампонравятся здешние чудеса. Потому что мир Роланда — это мир чудес, а егоистория — долгая сказка. Именно так я ее и задумал. И если Темная Башняоколдует и вас, пусть даже самую малость, значит, я сделал свою работу —работу, которая началась в 1970-м и завершилась в общем и целом в 2003-м. Хотясам Роланд сказал бы, что какие-то тридцать лет ничего не значат. На самом делеесли ты вышел на поиски Темной Башни, тебя уже не заботит время.

6 февраля 2003

…камень, лист, ненайденная дверь; о камне, о листе, о двери.И обо всех забытых лицах.

Нагие и одинокие приходим мы в изгнание. В темной утробенашей матери мы не знаем ее лица; из тюрьмы ее плоти выходим мы в невыразимуюглухую тюрьму мира.

Кто из нас знал своего брата? Кто из нас заглядывал в сердцесвоего отца? Кто из нас не заперт навеки в тюрьме? Кто из нас не остаетсянавеки чужим и одиноким?

…О, утраченный и ветром оплаканный призрак, вернись,вернись.

Томас Вулф.

"Взгляни на дом свой, ангел"

Человек в черном ушел в пустыню, и стрелок двинулся следом.

Эта пустыня, апофеоз всех пустынь, растянулась до самогонеба, в необозримую бесконечность по всем направлениям — белая, слепящая,обезвоженная и совершенно безликая. Только мутное марево горной гряды призрачновырисовывалось на горизонте, и еще изредка попадались сухие пучки бес-травы,что приносит и сладкие сны, и кошмары, и смерть. Редкий надгробный каменьслужил указателем на пути. Узенькая тропа, пробивающая толстую коркусолончаков, — вот все, что осталось от старой столбовой дороги, где когда-тоходили фургончики и повозки. С тех пор мир сдвинулся с места. Мир опустел.

На стрелка накатило мимолетное головокружение, когда всевнутри вдруг обрывается и мир кажется эфемерным, почти прозрачным. Оно быстропрошло, и, как и мир, по чьей тверди сейчас шел стрелок, он тоже сдвинулся сместа. Стрелок шел спокойно, не торопясь, но и не тратя времени даром. Вокругего пояса обвивался бурдюк с водой. Бурдюк был почти полный и напоминал тугонабитую колбасу. Стрелок много лет практиковался в кхефе и достиг, может быть,пятого уровня. Будь он праведником из мэнни, он бы вообще не испытывал жажды;он бы тогда наблюдал за тем, как его тело теряет воду, бесстрастно иневозмутимо, и увлажнял бы расщелины этого тела и темные глубины его пустотлишь тогда, когда разум подсказывал бы ему, что это действительно необходимо.Но он не был мэнни, и не поклонялся Человеку Иисусу, и уж никак не считал себяправедником. Иными словами, он был самым обыкновенным странником и ничего незнал наверняка, кроме того, что ему уже хочется пить. Хотя не так сильно, чтобыпить прямо сейчас. В каком-то смысле ему это даже нравилось. Так было положенов этом краю, краю жажды, а всю свою долгую жизнь стрелок только и делал, чтоприспосабливался к обстоятельствам. И он это умел.