в 191 г. до н. э. после победы над Антиохом в Греции римский полководец Маний Глабрион разыскал священное место погребального костра Геракла, где Филоктет и унаследовал свои отравленные стрелы. Не посетил ли и Лукулл святилище на Хрисе после значимой победы, чтобы увидеть своими глазами алтарь, изображающий лук и доспехи Филоктета и бронзовую змею (символ отравленных стрел)?

Древние авторы изображают Лукулла человеком сострадательным и великодушным: во время походов он порой плакал при виде города, который сам же обратил в пепел. Возможно, боевой опыт борьбы с отравленными стрелами и всепожирающим огнем позволил ему в полной мере оценить страдания Филоктета и Геракла. Однако, возможно, находящийся на краю поражения полководец хотел бы, чтобы Филоктет мог волшебным образом явиться ему с колчаном стрел, смоченных в яде гидры, чтобы наконец-то хоть таким образом победить Митридата.

Если бы Лукулл умел предвидеть будущее, то узнал бы о том, как и когда сменившему его Помпею пришлось бороться с последствиями употребления в пищу отравленного меда, а его главному врагу Митридату наконец понадобилось в последний раз воспользоваться токсикологическими познаниями. Сам Лукулл умер в 57 г. до н. э. и перед смертью обезумел: по иронии судьбы причиной стал яд, которым его отравил собственный вольноотпущенник.

Нет никаких свидетельств, что Лукулл или кто-то другой из римских полководцев эпохи Республики пытался «встречать огонь огнем» или сам применял нефтяное оружие в Междуречье – возможно, дело в том, что противники просто контролировали всю доступную там нефть. Но со временем римляне перестали возражать против морально отвратительного использования устрашающего химического оружия. На римских аренах можно было увидеть ужасное зрелище: обреченным приходилось воссоздавать страшную судьбу римских солдат при Тигранокерте и Самосате, а позднее и под Хатрой и другими городами Междуречья. Публичные казни посредством надевания на тело отравленной туники – tunica molesta – сделались популярным развлечением, на что, вероятно, повлияли и миф о трагической смерти Геракла, и выставленная в Риме после кампании Лукулла величественная статуя Геракла, а возможно, что и рассказы ветеранов о горящей мальте. Жестокий смертный приговор, приводимый в исполнение посредством пропитанной нефтью «туники пыток», впервые был осуществлен при императоре Нероне в 64 г. н. э. Это был один из нескольких типов казни, которые Нерон разработал на основе сцен гибели героев, описанных в древних мифах. Казни, воспроизводившие смерть Геракла, продолжались ради увеселения римской публики вплоть до III в. н. э.[448]. Тем временем в далеком Междуречье римские солдаты, сражавшиеся за расширение империи ради своих владык, вынуждены были иметь дело с самым настоящим адским огнем.

Заключение

Многоголовая гидра

Отрубив бессмертную голову ядовитой гидры, он похоронил ее заживо и навалил сверху тяжелый камень.

Миф о Геракле

Лукулл и его легионеры стали не первой и не последней армией, которой пришлось столкнуться с ядовитым оружием и адским огнем. Но их история характерна множеством мифологических параллелей. Они не просто вынуждены были иметь дело с биологическим и химическим оружием в своих походах, но и обнаружили знаменитую статую умирающего Геракла и посетили пустынный остров Филоктета, то есть оказались связаны с двумя мифологическими воинами, олицетворявшими собой непредвиденные последствия применения токсического биологического оружия. Опыт Лукулла в I в. до н. э. позволяет продемонстрировать, как продолжающаяся история биохимического оружия раз за разом откатывается к своим мифологическим истокам.

Начиная с античности в хрониках применения токсического оружия все чаще миф переплетается с историей, а история отражает мифологию. Как голов гидры становилось все больше и больше, так и человеческие изобретения в области биохимического оружия становятся все многочисленнее, при этом темпы их появления ускоряются. «И таким образом, – писал римский философ Лукреций Кар, созерцавший это ускорение при жизни (I в. до н. э.), – трагический разлад порождал одну хитрость за другой и ежедневно прибавлял новые ужасы войны к имеющимся». Гонка вооружений состояла в том, чтобы придумывать все более и более ужасное оружие, вызывая психологический трепет у врагов и причиняя мучительную гибель, страдания и разрушения в невиданных доселе масштабах, невозможных при применении старых добрых острых и тупых орудий. Уместно будет вспомнить и лапидарные слова Аппиана, историка Митридатовых войн: «Они испробовали все, что только могли придумать люди»[449].

Идеи, лежащие в основе всех разнообразных видов биохимического оружия, применявшиеся в реальных исторических битвах (яды, микробы, животные, адский огонь), впервые появились в античной мифологии. Архаические мифы даже содержат первые размышления о моральных и практических трудностях, окружающих биологическое и химическое вооружение с момента его появления. За тысячелетия проблемы контроля над токсическими средствами ведения войны и предотвращения нежелательных последствий только усугубились по мере того, как на службу военному делу встала наука. Геракл считал, что сможет обуздать отравленные стрелы, смазанные им ядом гидры, но те принесли мучения и смерть его друзьям, а со временем уничтожили и самого Геракла. Ядовитое оружие было унаследовано Филоктетом, которому оно тоже принесло большие несчастья, хотя и смогло решить исход войны под Троей в пользу греков.

После создания ядовитое оружие начинает жить собственной жизнью, проявляет устойчивость к разрушению и угрожает многим поколениям. Вспомните о тысячах тонн все еще пригодного для использования биологического и химического оружия, оставшегося после обеих мировых войн и других военных конфликтов, – они таятся на давно заброшенных складах, выделяют ядовитые вещества и создают серьезную угрозу тем, кто их случайно найдет. Это оружие, а также бесчисленные пробирки с патогенами оспы, сибирской язвы и других эпидемических заболеваний, хранящиеся в лабораториях по всему миру и готовые к боевому применению, имеют своих предшественников в виде «демонов чумы», запечатанных в кувшинах под Иерусалимским храмом, и патогенов из вавилонской золотой шкатулки. Века спустя эти хранилища были открыты во время войны, и чума рассеялась по земле (см. главу 4).

Задолго до изобретения греческого огня и за два тысячелетия до появления напалма и атомных бомб греки и римляне вынуждены были столкнуться с новым химическим зажигательным оружием, чьи безграничные возможности разрушения нельзя было нейтрализовать обычными средствами. Раз за разом античные комментаторы повторяли одно и то же: единственным способом остановить ужасное пламя было засыпание его землей. Это решение перекликается с тем, как Геракл избавился от головы чудовищной гидры, зарыв ее в землю (рис. 33). Отчаянные попытки закопать в землю токсическое и огненное оружие, похоже, предвосхищают наши современные усилия по хранению опасного оружия под землей: с глаз, может быть, и долой, но из сердца точно не вон.

Как и предсказывали мифы, те, кто решается прибегнуть к ядовитому оружию, оказываются трагически близоруки. Одни современные нации угрожают нападением и возмездием при помощи